Выданная замуж насильно

Таков порядок вещей, ничего не поделаешь. Остается только идти по намеченной для тебя дороге. Позиции не должны и не могут измениться. Позиции не должны и не могут измениться. Твоя девственность находится под ответственностью отца и братьев, а затем - мужа. Им принадлежит женское тело, а голова от их "право на собственность" болит у тебя. Отцы защищают свою честь не там, где нужно, но отказываются признавать это. Дочери находятся под постоянным надзором. Родители копаются в мыслях своих детей, в личных вещах, пытаясь найти нечто запретное. Пачка сигарет? Она развратница! Компактная пудра, тушь, губная помада, красные трусики? Она развратница! Записка от парня? Она развратница! Тампон? Немедля к врачу - выяснить, не стала ли она слишком взрослой! Таблетка? Она обречена, и от нее отрекутся.

Отец, братья, кузены, дядюшки, тетушки, свекрови... Они обращаются с нами не как с людьми. Видят в нас не женщину, а вещь - вот что так раздражало меня, вот почему я бунтовала. Кроме меня, есть тысячи девушек, которые тихи и покорны, поскольку понимают, что отдельно от семьи, близких им не выжить. Если только не стать так называемой развратницей. Когда девушка бежит, она разрывает связь с семьей. Если она поднимается по социальной лестнице, устраивается на работу, делает карьеру, значит, она придерживается либеральных взглядов. И неважно, что девушка принадлежит ко второму или к третьему поколению иммигрантов.

Отец запретил семье говорить со мной.

- Посмеете заговорить с ней - прибью!

И сам он тоже со мной не разговаривал. Меня не существовало. Игнорирование со стороны братьев не слишком меня беспокоило, но ничего не было хуже, когда отец проходил мимо меня, словно я пустое место. Молчание длилось полтора месяца. Я считала дни.

Со мной заговорила только мать, и то лишь из необходимости: сделай то, сделай это.

Я так и не вернулась в колледж - заболела. Я перестала есть, потому что меня мучила боль в животе. Им пришлось везти меня в больницу. Из-за этого я не смогла сдать экзамены. Никто не понимал, что физически происходило со мной. А я знала. Я заблокировала свое сознание, вот мой организм и отвечал чувствам, не принимая те крохи, которые заставляли меня проглотить. Никто не объяснил мне, что это все из-за депрессии и происходит только у меня в голове. Меня отправили домой, всего лишь прописав бесполезные лекарства, то есть, фактически позволив мне заболеть опять.

Я хотела обратно в больницу. Мне было намного лучше вдали от дома, даже если доктора лезли от злости на стенку. Просто я искала внимания, надеялась, вдруг кто-нибудь заметит и поймет, что дома мне угрожает опасность.

Поскольку обследования ничего не показали, у меня заподозрили аппендицит. Меня отправили в операционную и вырезали аппендикс, но с ник как раз все было в порядке. У меня была небольшая киста яичника - ничего серьезного, но раз уж я все равно в больнице...

Мне нравилось быть пациенткой. Как ребенок, отказывающийся идти в школу, я пускалась в самые невероятные ухищрения, чтобы оставаться в центре внимания. Например, один раз синькой нарисовала на ноге жуткий синяк. Отец отвел меня в больницу, но рентген ничего не показал, и врачи решили, что это растяжение. Три недели я провела в гипсе и была очень счастлива, потому что братья приходили навещать меня и поневоле вели себя прилично. Теперь я могла сказать им: "Я ничего не могу, и вам придется делать все самим". К уловке с растяжением я прибегала три раза.

Больной живот также многое позволял мне - до тех пор, пока удавалось убеждать всех, что у меня ещё и температура. Они снова заботились обо мне. Об экзаменах, которые мне предстояло сдавать по возвращению в колледж, я беспокоилась меньше всего: нужно было всего ничего, чтобы сдать их. Да и вообще, это выбор моего отца, а не мой.

Я всегда боролась с отцом. Он управлял моей жизнью, моим будущим. Эта мысль изводила меня даже в ночных кошмарах. Мне хотелось бежать... Но куда? У меня не было сил на это. Однако именно отец однажды помог мне обрести силы.

Родителей не было дома. Мне поручили следить за приготовлением таджина, но я была погружена в свои мысли и смотрела кино по телевизору. Естественно, я забыла о горшке, и кухня наполнилась дымом. Я выбросила все и на скорую руку переделала таджин, но запах гари стоял повсюду. В отчаянии я взглянула на часы. Отец меня убьет! Перед уходом он трижды повторил: "Предупреждаю тебя: если что-нибудь случится с обедом..."

Услышав шаги на лестнице, я решила соврать. В конце концов, я приготовила новый таджин, более-менее похожий на прежний, с теми же овощами и мясом...

- То есть ты глаз с плиты не сводила?

- Да.

- Ты уверена, что ничего не случилось?

- Конечно, что могло случиться?

- Определенно ничего?

- Конечно, да.

Он вцепился в мою руку и сунул её в горшок.

- Понюхай только! Ты принимаешь меня за идиота?

отец схватил метлу и бил меня ею, пока она не сломалась. Он повредил мне предплечье.

Я не жаловалась. Вывихнутая рука болела и была покрыта лиловыми отметинами. Так я легла спать.

На следующий день я отправилась в колледж, по-прежнему не говоря ни слова. Учительница заметила, что написание слов дается мне с трудом.

- Что с тобой?

- Ничего, просто повредила руку.

Она захотела взглянуть. Рука распухла, став втрое больше обычного.

В комнате для больных повторила все ту же официальную версию: я упала...

Медсестра позвонила отцу и попросила приехать его в колледж. При ней он ничего не сказал мне. Он даже не беспокоился, зная, что я все равно промолчу. Однако по пути в больницу он предупредил:

- Если на самом деле с тобой все в порядке, я переломаю тебе обе руки, и на сей раз по-настоящему.

В машине я молилась: "Господи, пожалуйста, пусть медсестра не ошибется... Пусть у меня действительно будет сломана рука!"

У меня оказалось смещенным локтевой сустав, и мне загипсовали руку. Тогда я и решила убежать из дома совсем. Еще когда он бил меня, я думала: "Давай, продолжай, бей меня, потому что это в последний раз!"

Приготовления заняли два-три дня. Я сходила к Мартине, знакомой социальной работнице, и рассказала ей, почему хочу уйти из дома, по-прежнему не вдаваясь в подробности. Несмотря на то, что она была единственным человеком, кому я безоговорочно доверяла, я не могла сказать её даже того, что отец меня бьет. Я просто выпалила в слезах: " Я устала до смерти от всего этого, я больше не выдержу!...Я должна уйти! Я уже взрослая! В этот раз я так просто не отступлюсь, иначе сойду с ума!"

Мартина понимала меня. Это была ее работа - решать проблемы девушек, не задавая лишних вопросов, чтобы не настраивать их против себя. Она наблюдала за мной, пыталась защитить меня от суицидальных наклонностей. В тот день она просто спросила, точно ли я готова, и есть ли у меня деньги.