Ольга Маховская - Зависть как повод для нежности

– Как тебе океан? – ревниво спросил Алексей.

– Да так себе, вода как вода, – решила не расстраивать его Галя. За что же человека мучить, спрашивается? За восторг от рисования все можно простить.

Но Маркин ее удивил еще больше, когда пригласил отобедать на кухне. На аккуратно и со вкусом убранном столе стояла салатница, тарелка с сырами, фрукты. И пахло домашней едой. Леша ловко открыл утятницу:

– Але оп! Картошечка с мясом для уставшей путницы.

И художник, и повар, и нянька.

– Маркин, ты – клад. Дай я тебя расцелую.

Повезло же ей! Правильно, что решила съездить к океану. После Стены Плача получается лишь маленькое землетрясение, роман с последствием в виде ребенка, а после океана пробуждается стихия посильнее, надвигается ураган счастья. Только держись!

После обеда Галя пару раз звонила родителям Семы. Никто не отвечал, телефоны по-прежнему были выключены. Такая наглость поражала. Оставили ребенка и – до свидания! Один налево, другой направо, будто только и ждали, что кому-то можно будет подбросить сына.

– Отдохни. В конце концов, Сема с нами, спешить некуда, все как-то устроится. Можно прожить счастливо еще несколько дней, – уговаривал ее Алексей. Она ему верила. Он старше, умней, и он – за детей. Очень важно, за кого мужчина – за себя или за детей? И уж очень хотелось еще порисовать. Детские желания обладают магической силой. От них нельзя отделаться, а начнешь исполнять, никогда не устанешь, энергия только прибывает, аппетиты растут. Вулкан эмоций!

Среди стоящих на полу в ряд недописанных картин Галя нашла портрет очень красивой молодой женщины с гитарой.

– Это кто?

– Это жена. Он долго у меня висел вон там, – Маркин показал на светлое пятно на грязно-бежевой от пыли стенке. – А потом снял, ни к чему. Она уже другая. Только глаза мозолит.

Галка считала себя привлекательной, но не красавицей. А эта женщина была королевой! Репутацию мужчины создает та, кто с ним рядом. Еще один неоспоримый плюс художнику, которого Галя еще недавно считала безнадежным для серьезных отношений типом.

– Хочешь, нарисую твой портрет? – спросил он. Хороший способ выиграть время, задержать женщину возле себя подольше.

– Мой портрет? – Галка никогда и не мечтала о таком. Мадонной она себя точно не чувствовала.

– Ну, если не хочешь… – интриговал Алексей.

– Хочу, хочу. Только я же не такая красивая…

– Ты лучше, – просто сказал он и подвел Галю к окну, чтобы выбрать ракурс.

Он откровенно ее рассматривал, а она не знала, куда себя деть.

– Только я не хочу голая… – попросила на всякий случай.

Маркин рассмеялся.

– Да я и не собирался тебя голой рисовать, что ты? Как не стыдно? Тут же ребенок.

– Ну а что ты смотришь так?

– Обыкновенно я смотрю. Присматриваюсь к натуре. Имей в виду, рисовать придется несколько дней, а то и недель. Я не из тех, кто за пять минут достигает эффекта сходства, и все такое. Я рисую надолго и не тороплюсь. А ты?

– Да вот. Живот растет…

– Думаю, мы справимся быстрее.

Какое галантное объяснение в любви, не правда ли? А ведь это были Галя и Алексей, пастушка и пьяница, можно сказать, а не английские лорды на конной прогулке. На самом деле Маркин понимал, что пока Сема живет у него, Галка никуда не денется, но в любой момент его счастье могло закончиться. Чтобы привязать ее к себе, он и решил нарисовать портрет*.

Лучше всего на женщину действуют прямые комплименты. Когда ей говорят, какие у нее замечательные волосы, глаза, рисунок губ. У художника преимущества – он не говорит, но может так изобразить и так долго любоваться, что модель почувствует себя Мадонной. А Галю ведь не очень баловали вниманием и комплиментами. Поэтому на нее это так легко подействовало.

Лишь через пару дней они с мальчиком поехали к дому его родителей, походили вокруг – тихо, темно, только собака залаяла у соседей за глухим забором. Дом молчал. Поскольку Семин отец мог еще не вернуться с работы, а мать – не прилететь из отпуска, то ничего странного.

– Знаешь, мы с Семой все-таки зайдем внутрь, посмотрим, что там. А ты оставайся настороже. Не хотелось бы встречаться с папиком…

Алексей кивнул. Женская и детская тени пронеслись по стене дома, освещаемого со стороны сада, на ходу меняя конфигурации.

Войдя, Галя включила свет, огляделась – тихо. Посмотрела направо, налево, как при переходе улицы. Никого. Прошла в глубь гостиной, поднялась на второй этаж, спустилась обратно. Все, как обычно.

Сема протянул ей лист бумаги. Это была записка, которую она оставила Наде. Такое впечатление, что ее никто не трогал, а значит, не читал. Вот оно что! Этот мерзавец просто не ночевал дома. И не отвечал на звонки какой-то там няньки. Он бросил все и рванул со своим приятелем в какой-нибудь Лас-Вегас или Лос-Анджелес, где там столица гей-движения?

Галя решила не задерживаться, от греха подальше. Взяла мальчика за руку и вышла, оставив записку на столе.

– Можно возвращаться. Ты не поверишь, в доме все так, как мы и оставили, – сообщила она. – Они ведут себя как ни в чем не бывало, никто даже не заметил нашего отсутствия. Оба ушли в отрыв. Думают, что если уж ребенок с няней, то нечего отказывать себе в удовольствии, прерывать отпуск. Пока жены нет, Антон наслаждается жизнью. А узнав, что муж уехал отдыхать, и Надя не торопится. Даже поговорить со мной не считают нужным.

Галина возмущалась, Маркин ее успокаивал:

– Ну что ты кипятишься? Может, оно и к лучшему? Вернутся, куда они денутся? Бросить ребенка – это одно, а дом – другое. Поживите пока у меня.

– Она работу мне обещала найти. Я из-за этого и пошла к ней в няни. А теперь они могут вообще не заплатить. И на работу я устроиться не могу.

– Живите у меня сколько хотите. Тесновато, зато весело. А там расширимся, – уговаривал Алексей. – Не нужно тебе к ним возвращаться – пока вы у меня, я спокоен. А потом видно будет.

Галя благодарно улыбнулась, но успокоиться не могла. Странная, непонятная история. Отъехав от дома, вздохнула с облегчением. Неприятный дом, что-то в нем было зловещее, нелепое – то ли его размеры, несопоставимые с размерами человеческого тела, то ли тревожная цветовая гамма. Такой неуютный дом обжить душевных сил не хватит, не удастся вдохнуть в него жизнь. В таком доме можно только умереть…

Но прошло еще несколько дней, а никто так и не позвонил. Галя и Сема рисовали, перебрасываясь короткими фразами по-английски. Маркин стал за ними повторять, то ли передразнивая, то ли учась.

– Да ты уже говоришь как настоящий американец! Да, Сема? – подбадривала художника Галя.

– Good for you! – хвалил его Сема. Ему нравилось быть учителем у взрослого дяди.