Дмитрий Каралис - В поисках утраченных предков (сборник)

При упоминании о золотом портсигаре и велосипеде мой батя поспешно вскидывал палец и напоминал о крестьянском происхождении деда-самородка и его дружбе с пролетарским преобразователем природы Мичуриным.

Про Мичурина матушка тоже рассказывала, точнее, про его дрессированную лягушку, что прыгала возле беседки и выходила к гостям.

В письме брата было и про Мичурина:

«При чтении лекций деда по садоводству, которые, на мой взгляд, не устарели и сейчас, обратил внимание на отсутствие подчеркивания особой роли Мичурина. Дед перечисляет его вместе с другими садоводами (и не на первом месте), от кого выписывал посадочный материал для маточного участка сада. В дневнике садоводства за 1931 год он пишет 29 апреля: «Мичуринские яблони сильно пострадали: некоторые ветки отсохли, но почки оживают и трогаются в рост».

До чтения его лекций у меня было другое мнение о Мичурине. Очевидно, сложившееся из школьных учебников и пропаганды».

Письмо двоюродного брата обнадеживало, что совместными усилиями мы соберем некую картину жизни предков. Брат обещал порыться в старых документах и фотографиях и написать еще.

Буквально через два дня из того же Обнинска пришла увесистая бандероль. Я аккуратно развернул шуршащую коричневую бумагу и взял в руки старинную книгу с кожаным корешком переплета: «Полное Собранiе сочинененiй Н.С. ЛЕСКОВА. Приложенiе къ журналу «Нива» на 1903 г. С.-Петербург. Издание А.Ф. Маркса».

Открыл книгу. На титульном листе стоял фиолетовый штамп «Александръ Николаевичъ БУЗНИ» и краснела карандашная надпись — «№ 309», очевидно, порядковый номер в личной библиотеке.

Полистал чуть тронутые желтизной страницы с поблекшими за сто лет буквами. Карандашные пометки, восклицательные знаки, осторожные подчеркивания. Дедушка, похоже, был вдумчивым читателем.

Осторожно полистал страницы. Под одним переплетом были собраны четыре тома: с 13-го по 16-й. Против каждого пункта в оглавлении стоял карандашный комментарий деда: «Замечательный очерк», «Интересный», «Курьезный рассказ», «Не важный», «Сносный», а рассказ «Ракушенский меламед» был снабжен безжалостной надписью «Эрунда!». Именно так, через «э». Я прочитал рассказ — наши вкусы совпадали.

И еще одно подчеркивание, почему-то произведенное дедушкой в самом начале романа «Смех и горе»:

«Семейный дом, в котором мы собрались, был из числа тех домов, где не спешат отставать от заветных обычаев»…

На полях рассказа «Воительница» напротив фразы «Тонет, так топор сулит, а вынырнет, так и топорища жаль» стоял увесистый восклицательный знак. Я несколько раз перечитал фразу, и теплая грусть вошла в сердце.

Вот откуда пришло в нашу семью это выражение — из книги Лескова!

Мне представилось, как смуглый бородатый дедушка рассаживает вокруг себя детей-подростков, садится в кресло с холщовым чехлом и не спеша открывает книгу: «Сегодня мы прочитаем рассказ литератора Лескова «Воительница». Кто начнет? Ты, Шурочка?» И моя будущая мама в платье со стоячим воротничком укладывает на грудь косу и берет у отца книгу. И потом они все вместе, включая младших — Бориса, Веру, Валечку, разбирают смысл этой фразы: «Тонет, так топор сулит, а вынырнет, так и топорища жаль» и, смеясь, подбирают примеры из общей жизни.

И нет уже ни деда, ни мамы, а книга осталась, явилась мне через сотню лет с карандашными пометками и пустяковыми, но милыми сердцу открытиями. И так трогательно стало, что защипало глаза.

Спасибо, Юра!

Поздним вечером, позевывая над книгой Феликса Лурье «Российская история и культура в таблицах», я открыл словарь терминов и стал просматривать раздел «Дворянство», имевший к нашей семье некоторое отношение уже несколько недель. Позевывал я не от скуки, а по причине хронического недосыпа и своей жадности — мне жаль было ложиться спать, не сделав еще какую-нибудь весомую находку.

И жадность исследователя была неожиданным образом вознаграждена. Я листал книгу, разбираясь в тонкостях некогда почетного и ответственного звания.

Выяснил, что дворяне были исключительным сословием — только они могли владеть живыми душами и землями, не подлежали физическому наказанию, судились особым судом и имели внутри своего сословия некий разряд, говоривший понимающему человеку многое. Место внутри сословия, знатность фамилии, определялась частью Дворянской книги, в которую вносился род. Предки моей матери были внесены в шестую часть Родословной книги. Шестая часть — не первая часть, и этим все сказано. В первой понятно кто — отличники и передовики дворянского фронта: графы, князья, господари, думал я, шелестя страницами. А у нас шестая…

Однако, читая дальше, я обнаружил, что дело обстоит несколько иначе. Точнее, совсем наоборот.

В шестую часть Дворянской родословной книги записывались дворяне — представители старинных боярских родов. Столбовые, так сказать, дворяне.

Я даже выкурил две сигареты подряд, не веря прочитанному, и сбегал за своими бумагами, чтобы убедиться, в эту ли дворянскую гвардию был зачислен мой дед-химик. Оказалось — в эту! Последние стали первыми.

Вот тебе и молдавский Ломоносов!

Я изумленно покряхтел и стал читать дальше.

Выяснилось, что в низший, первый, раздел ДРК попадали по личному пожалованию сюзерена. Я понял так: выпили накануне с царем-батюшкой, услужил ему, а утром тебя наградили. «Петька, где ты там! Записывай — порутчика Фому Бунчукова, язви его в душу, перепил царя, пожаловать за особые заслуги дворянством с отнесением в первый раздел Родословной книги, да дать ему из казны деревеньку Ермилово со всеми проживающими там душами. Пущай паклю для моего флота в тех краях промышляет! И пошли ему сотню ефимков от меня». Так ли бывало дело, не ведаю, но так привиделось.

Во вторую часть записывали за отличие в военной службе.

В третью часть — за гражданскую службу.

Почему доблесть на военной службе ценилась ниже доблести гражданской, для меня загадка. Шпагой доблесть добывать или гусиным пером и шарканьем по паркету — разные вещи. Но государям было виднее.

В четвертую часть записывали иностранных дворян, перешедших в русское подданство.

В пятую попадали титулованные дворяне — князья, графы, бароны. Верх, казалось бы, мечтаний контрреволюционера.

Ан, нет — выше этой почтенной публики был еще дворянин шестого разряда.

Еще узнал я, что различий в правах и обязанностях у всех потомственных дворян не было. Но некоторые привилегии у пятой и шестой категорий имелись. Женщины недворянских сословий, вступая в брак с таким замечательным дворянином, получали права мужа, а дворянки шестой категории, выйдя замуж хоть за последнего гопника Российской империи, полностью сохраняли свои права.