Лариса Райт - Когда осыпается яблонев цвет

– Вы к Маргарите Семеновне? – И, не удосужившись дождаться подтверждения, велела голосом еще более строгим, чем взгляд: – Проходите, раздевайтесь. Ботинки снимайте – пол чистый, только наденьте тапочки, мужчина в носках – это ужасно. Посидите пока на кухне, Маргарита Семеновна скоро придет. Да, сначала руки помойте, там на столе шарлотка, попробуйте обязательно, она очень вкусная. Я сама пекла. В общем, располагайтесь, а я пошла. У меня занятия. – Девушка развернулась и собралась исчезнуть в глубине квартиры, где кто-то играл на фортепиано. Егор, уже успевший сунуть ноги в смешные тапочки, окликнул ее:

– А вы ее дочь?

– Я? – Девушка остановилась и обернулась, посмотрев на Егора отчего-то с изумлением. А потом улыбнулась широко и искренне, и не осталось в ней никакой строгости, одна только женственность и капелька смущения: – Нет, я Марта.

Примерно неделю Егор убеждал себя в том, что ходит на занятия к Маргарите только ради французского, но потом смирился с охватившими его чувствами к странной девчонке. А она была странной. Странной и очень загадочной. Хотя бы потому, что каждый раз, открывая ему дверь, вела себя совершенно по-разному. То веселилась и тараторила:

– Здорово, что пришел. Ритуля, как всегда, задержалась в школе, но это ведь ничего, правда? А я такие драники смастерила. Ты голодный? Картошку любишь? Ну что ты уставился на меня? Мой руки – и за стол!

То вдруг принималась отчитывать:

– Ну разве можно так одеваться?! Куда только твоя мама смотрит? Март на дворе, а ты уже и без шапки, и без шарфа!

– И без кальсон, – добавлял Егор, надеясь вогнать девушку в краску, но не тут-то было.

– Еще и без кальсон? Да ты, похоже, и мозги дома забыл. Так ведь и без детей можно остаться.

– Не волнуйся. У нас обязательно будут дети, – предпринимал он новую попытку смутить Марту и снова попадал впросак.

– Будешь ходить без кальсон – нет.

И Егору оставалось только гадать, что именно она хотела этим сказать: что не возражает, если у них будут общие дети, или дети все-таки будут у каждого по отдельности, но в возможностях Егора она сомневается.

И после такого почти доверительного разговора на следующий день Марта могла открыть дверь и бросить не глядя: «Привет», – и тут же уйти в комнату с фортепиано.

Самое интересное, что Егор не мог даже сам себе объяснить, какой из вариантов встречи привлекал его больше других. Живая, смешливая девчонка, трещавшая без умолку и тащившая его за стол, заставляла улыбаться и чувствовать, как по всему телу разливается какое-то привычное домашнее тепло. Чистая кухня с теплыми пирогами – то, что Егор привык видеть в родительской семье, и Марта своей расторопной хозяйственностью напоминала ему собственную маму. Ворчливая Марта тоже на нее походила, но если от материнских упреков хотелось поскорее укрыться, то возмущение девушки, напротив, действовало на Егора каким-то умиротворяющим бальзамом. Мама – она и есть мама, чтобы переживать, волноваться, отчитывать и объяснять, как правильно. А Марта вовсе не обязана следить за здоровьем Егора. А она следит, и переживает, и ругается так, будто они прожили вместе лет эдак тридцать. Черт его знает, может, и проживут. Ну а холодная и неприветливая девушка пленяла Егора особенно сильно потому, что он знал: за этим стремительным исчезновением в недрах квартиры последуют чарующие звуки дивной мелодии и сильного, чистого голоса. Пение Марты, казалось бы, такое спокойное и лиричное, действовало на юношу мощным электрическим разрядом, заставляющим сердце колотиться с бешеной скоростью, щеки алеть, а мысли крутиться в направлении очень далеком от грядущего поступления в институт.

С небес на землю Егора возвращала Маргарита. Она хлопала входной дверью и с порога шептала, стараясь не помешать занятиям Марты:

– Ждешь?

– Жду, – так же тихо отвечал Егор, жалея, что теперь придется сконцентрироваться на французском, но делал усилие и брал себя в руки. Не хватало еще, чтобы Маргарита рассердилась и отказала ему в занятиях. Нет, этого юноша теперь никак не мог допустить. Он бы освоил все языки мира, только бы иметь возможность видеть и слышать Марту. Если бы его спросили, что он нашел в ней, кроме голоса, он бы растерялся, не смог бы ответить. Его привлекало все: и фигура, почти мальчишеская, лишенная очевидных округлостей, и жесткие курчавые темные волосы, собранные на затылке в куцый хвост, и серые глаза – живые, внимательные и чем-то даже похожие на глаза Маргариты, и походка – резкая, стремительная, летящая, без всякого намека на грациозность.

Однажды его познакомили с пришедшей в гости одноклассницей Марты. Девушка, которая представилась Наткой, была полная противоположность своей подруге: такой же высокий рост, но фигура при этом очень женственная и красивая, длинные светлые волосы продуманно распущены по плечам, ногти аккуратно-миндалевидные, на ногах туфли на изящных каблучках. А Марта бегала в рубашке и брюках, ногти обкусаны, на ногах кроссовки. Если бы Егора спросили, какая из девушек красивее, он не стал бы кривить душой. Сказал бы очевидное: «Наташа». Но если бы довелось отвечать на вопрос, кто лучше, то не моргнув глазом выпалил бы: «Марта». Почему? Разве можно ответить на этот вопрос? Просто любовь. Любовь осмысленная, серьезная и какая-то удивительно взрослая, взвешенная и правильная. Егор не рисовал себе в воображении, как когда-то делал это с девочкой Катей, сцены из будущей совместной жизни с Мартой. Он просто хотел, чтобы эта жизнь была, и готов был сделать все от него зависящее, чтобы так и случилось. Начал с малого:

– Я в следующем году в вашу школу переведусь. Станем одноклассниками.

– Здорово. А Ритуля нашей классной. Сейчас у нас Раиса – математичка, ничего так тетка, но с Ритулей не сравнить. В общем, Раиса отбывает с мужем в какую-то командировку, и мы достаемся Ритуле. Класс, правда?

– Ага. А почему ты ее Ритулей зовешь?

– Не знаю. Наверное, любя.

– А она тебе кто?

– Ритуля? Да никто.

– Никто? А чья же ты тогда?

– Ты разве не знал? Я же детдомовская. Меня Ритуля к себе три года назад забрала, да еще с довеском.

– ???

– Пианино ей пришлось купить, я же без музыки не существую.

– А петь тебя в детдоме научили?

– Не-е-е. Это как-то само выходит. Не знаю почему. Наверное, талант.

Талант. Талант удивительный, уникальный, всеобъемлющий. Всем талантам талант. Так что не надо Егору рассказывать об их полном отсутствии в детских домах. Он точно знает, что это не так.

Он, конечно, мог бы рассказать жене о Марте. Ей бы такая исповедь понравилась. Она же совсем недавно допытывалась о его первой любви. Но сейчас Маша в роли духовника Егора совсем не устраивает. Момент упущен, настроение испорчено. Егор обижен и обиду свою уже не хочет скрывать. Он старается сохранить остатки мягкости и спокойствия. Говорит жене последнее, что хочет сказать: