Алексей Рыбин - Бес смертный

Мы пристегнули портрет на крышу «Нивы» – лицом вверх. С вертолета или с низко летящего самолета это, должно быть, выглядело достаточно забавно.

– Ну, пока, – сказал Коля Соловьев. – Может, когда-нибудь и увидимся.

– Счастливо тебе. – Марина Штамм обняла меня за шею и поцеловала в губы. Я ее поцеловать не успел – она отпрянула и пошла к такси.

– Бывай, министр! – шепнул Отец Вселенной и еще раз сверкнул стеклянным глазом.

Они сели в черный, словно оплывший от самодовольства и достатка «Мерседес». Я не стал провожать его глазами – повернулся и вскарабкался в свою (теперь уже свою) «Ниву».

Водить машину я умел. Правда, с тех пор как выучился, за рулем сиживал редко, но при взгляде на циферблатики и рычаги понял: за то время, что я проездил на общественном транспорте, в способе управления автомобилем, в общем, ничего не изменилось.

Тронул потихоньку – машина пошла легко. Я вспомнил, как Отец Вселенной, Колька, говорил мне, что поменял двигатель и за его «Нивой» теперь ни одно полицейское такси не угонится.

Врал, конечно. Догонит «Мерс» эту жестянку. А вот «Волга» – из тех, на которых большинство ментов продолжает шастать по улицам, – может быть, и отстанет.

Запикал мой мобильный – сейчас он выстреливал мелодию «The Voice» «Муди Блюз» 81-го года.

– Ты куда намылился? – спросил меня из трубки Карл Фридрихович.

– В каком смысле?

– В самом прямом. Проводил этих мерзавцев и давай езжай домой. Есть срочное дело. Сегодня едем с тобой на телевидение, нужно несколько слов сказать.

– О чем? О том, что я планирую выйти в министры?

– А, ты об этом… Ну что же, в целом, этот сопляк все правильно тебе рассказал.

– А ты что, слышал? – спросил я.

– Ну вот видишь. Куда тебе самому руководить, если ты даже не допер, что я тебя слушаю через твой мобильный. Ты бы хоть его дома оставлял, что ли. Это же элементарно. Ладно, не обижайся, мы же взрослые люди. И я тебя действительно очень уважаю и ценю. Но дело есть дело, и к делу нужно подходить серьезно, нужно взвешивать все «за» и «против», уметь трезво оценивать свои силы. Ведь это признак мудрости, так ведь?

Я гнал машину на юг. На Московском проспекте попал в «зеленую волну» и расслабился. Включил соловьевский магнитофон. Кабину наполнили бодрые аккорды «Роллинг Стоунз»: «Вали с моего облака!» – пел Джаггер.

Мне не жалко было тех, кого я сдал. Я даже немного завидовал им. Они сразу пройдут через фильтр – проверку на серьезность своих намерений, проверку на то, слабаки они или нет. Они же пока не опасны. Они – молодняк. Их не сошлют, не посадят, им просто сделают внушение. Серьезное внушение, болезненное даже, но – не смертельное. И не ломающее судьбу. Просто предупреждение. И они уже сами решат для себя, в какую сторону им двигаться. Они пройдут первые классы школы за неделю – я в свое время проходил их несколько лет.

– Что молчишь? – спросил Карл.

– Музыку слушаю.

– Ну ладно, давай поворачивай.

– А ты что, знаешь и то, где я еду?

– Знаю.

– Откуда?

– Работа такая. Ты со мной уже несколько месяцев, а так ничего и не понял.

– Все я понял.

– Соловьев рассказал? Да он сам лох, козел и гопник. Он ни черта не понимает. Приезжай давай, поедем на телевидение, по пути еще побеседуем.

– Хватит, набеседовались, – сказал я и засмеялся.

Побеседуем, как же. Хрена тебе. Хорошего – понемножку.

Я выехал на Пулковское шоссе. Возвращаться домой не хотелось. Пить месяцами с потным и унылым комиком Сатировым? Слушать мудацкие, прошедшие цензуру Рудольфа песни? Идти в министры?

В открытое окошко дул ледяной ветер, впереди сверкало чисто вымытое растаявшим снегом шоссе. Поеду-ка я в Москву. Что меня здесь держит? В Москве я не был уже черт знает сколько. У меня там куча друзей. Была во всяком случае. И они, наверное, наслышаны о моих успехах. А потом… потом двину на Алтай. В горы. Мне всегда думалось, что в горах можно встретить что-то необычное. Призрак Майлза Дэвиса, к примеру. На Алтае я наверняка встречу это необычное.

Говорят, что музыканты – великие музыканты – не умирают, а просто исчезают неведомо куда. Потому что они имеют ключ к двери, в которую можно выйти, минуя смерть.

Вот, может быть, где-нибудь в горах Алтая и сидят они – Майлз Дэвис, Моррисон, Леннон, Чарли Паркер, Хукер, Палмер, Кобейн. Ходят там по облакам Харрисон и Галлахер, Пресли и Меркьюри. Дремлет где-нибудь под кустом Джеймс Браун. А может быть, они где-нибудь в другом месте. Какая разница? Бензин продается везде, а денег у меня на бензин достаточно – по старой привычке я все наличные деньги всегда носил с собой.

– Я последний раз говорю – вернись! – крикнул из трубки Карл Фридрихович.

Я выбросил трубку на дорогу и нажал на педаль газа.

Что они мне сделают? Не убьют же, в конце концов!

Я не под домашним арестом, никаких подписок о невыезде не давал. Мало ли, куда я хочу съездить, – какое их дело? То, что я никому никогда ничего не скажу из услышанного сегодня, – в этом может сомневаться только полный идиот. Вокруг одни стукачи – зачем же мне говорить им то, что и так всем известно? Вчера еще можно было сказать – всем известно, кроме меня. А теперь известно и мне. Так зачем что-то кому-то рассказывать?

Перекрывая стоунзовские риффы, сзади запела полицейская сирена. В зеркальце я увидел две машины – ну конечно, «Волги» с мигалками. Они шли за мной аккуратно, не приближаясь, но и не отставая.

Посмотрим, на что способен соловьевский движок!

Я сделал рывок – «Волги» приотстали. Я тормознул – нагнали и снова пристроились, держа дистанцию. Теперь между ними я увидел черное рыло «Мерседеса».

Впереди на обочине что-то взорвалось. Потом еще несколько раз – фонтанчики снега выстроились рядком, как столбики ограждения.

Я обернулся и увидел, что из окошка крайней левой «Волги» торчит черное дуло автомата. Или винтовки. Разглядеть на ходу было сложно.

Идиоты. Пугать меня вздумали! Я вам покажу «Формулу-один».

Моя рука вывернула ручку громкости до предела, и «Стоунз» загремели, перекрывая гудение двигателя.

В лобовом стекле справа от меня образовалась аккуратная дырочка.

Да они совсем ума лишились. Машину мне портят!

Я попробовал еще покрутить ручку громкости – она уперлась: громче сделать было уже нельзя. На самом деле этого мне было более чем достаточно. С моим-то слухом.

Рядом с первой дырочкой в стекле появилась вторая. Любимая музыка переливалась, звучала вокруг, крутилась воронкой в тесной кабине. Я оказался в центре этой воронки, музыка звучала сзади, спереди, справа и слева, она была над головой и снизу, она обнимала меня, гладила, проникала сквозь поры.