Филиппа Грегори - Первая роза Тюдоров, или Белая принцесса

В конце дня леди Кэтрин непременно приходила в мои покои, чтобы посидеть вместе со мной и моими фрейлинами, и я встречала ее ласковой и терпеливой улыбкой — в точности так улыбалась мне когда-то и королева Анна. Я понимала: Кэтрин никак не может воспрепятствовать развитию этого любовного сюжета; ведь и я в точности так же ничего не могла поделать, когда стала развиваться наша с Ричардом история любви. Если король удостоил женщину своим вниманием, она практически бессильна противостоять его натиску. Однако я не могла бы сказать, что мне известны истинные чувства леди Кэтрин. Когда я влюбилась в Ричарда, он был королем Англии и единственным человеком, который мог спасти меня и мою семью от падения в нищету и безвестность. А вот какие чувства испытывает моя соперница по отношению к моему мужу, королю Англии, будучи замужем за человеком, которого мой муж объявил предателем, который вообще живет как бы взаймы, я даже представить себе не могла.

Мы вернулись в Лондон, и Генрих распорядился, чтобы мы провели неделю в Тауэре, прежде чем перебраться в Вестминстер. Я видела, что «мальчишка» въезжает под решетку ворот, натянутый, как тетива лука. Он быстро глянул в мою сторону, наши глаза встретились, и он тут же отвернулся.

Как это обычно и бывало, те наши придворные, у кого в Лондоне имелись свои роскошные особняки, отправились по домам, и в Тауэре с нами осталось всего несколько человек — так сказать, домочадцы. Король, миледи и я разместились в наших обычных покоях. Управляющий королевским двором велел слугам разместить «мальчишку» в башне Лэнторн, где обычно жили и другие молодые придворные, и я заметила, как он смешно скрестил пальцы, словно отгоняя призраков, а его улыбка, когда он повернулся к каменной арке в стене, стала еще шире, а подбородок тут же упрямо задрался вверх.

Эдвард Уорик в это время находился в Садовой башне — там же, где когда-то держали «исчезнувших» принцев. Порой, проходя по лужайке, я видела в окне его лицо — я знала по слухам, что именно в этом окне некогда люди видели лица моих маленьких братьев. Мне моего кузена посещать не разрешили; Генрих заявил, что так будет лучше, иначе мои визиты будут Эдварда расстраивать, а меня — огорчать, впрочем, впоследствии — в некое неопределенно лучшее время — он обещал непременно разрешить мне с ним видеться. «Мальчишка» никогда не смотрел на то окно, где порой мелькало лицо Эдварда Уорика, никогда не подходил ко входу в эту мрачную башню, никогда не поднимался по узкой винтовой лестнице с каменными ступенями, которая вела в комнату узника, находившуюся как раз над арочным проходом. Он сознательно избегал и этой старинной башни, и этого сада, и этой часовни, словно не в силах был смотреть на то место, где на деревянной колоде был обезглавлен Уильям Гастингс, верой и правдой служивший своему хозяину, моему отцу, и где некоронованный король Эдуард V и его младший брат принц Ричард играли на лужайке и стреляли из лука по мишеням, прежде чем им обоим навсегда пришлось скрыться в темных глубинах своей тюрьмы.

В начале лета на празднование Троицы мы вернулись в Вестминстерский дворец. Утром, когда мы шли в часовню, я поискала среди фрейлин леди Кэтрин, но ее не было. И мужа ее среди наиболее близких приятелей короля я не заметила. Я наклонилась к Сесили, одетой в темное траурное платье — ей пришлось оплакивать сразу двоих: мужа и маленькую дочь, умершую этой весной, — и, страшно волнуясь, спросила:

— Скажи, ради бога, где они?

Но Сесили лишь молча покачала головой.

Затем, уже после мессы, когда мы втроем — Генрих, его мать и я — завтракали в личных покоях короля, туда явились двое слуг, опустились перед нашим столом на колени, да так и остались стоять, молча повесив голову.

— Ну, что там еще? — ворчливо спросил Генрих, хотя и ему, и нам было ясно: с «этим мальчишкой» опять что-то случилось. Я невольно уронила кусок хлеба на тарелку и даже слегка привстала, ибо меня вдруг охватил леденящий ужас; я с трепетом ждала, что случится в следующее мгновение.

— Простите, ваша милость, но он сбежал! — сказал один из слуг.

— Сбежал? — Казалось, Генрих не совсем понимает смысл этого слова. — Что значит «сбежал»?

Леди Маргарет остро на него глянула; видно, и ей послышалась в его голосе некая отрешенность, как у человека, который бездумно повторяет заученные наизусть слова.

— Кто сбежал? Этот мальчишка? — потребовала она у слуги более четкого ответа. — Этот Уорбек?

— Да, именно он, — подтвердил слуга.

— Да откуда же он мог сбежать? Он ведь не в тюрьме сидел! — сказала я.

Слуги поклонились мне, и один, почувствовав в моем голосе недоверие, пояснил:

— Он заказал себе ключ и, когда остальные крепко спали — скорее всего, он их еще и опоил чем-то, — отпер дверь и вышел наружу.

— Наружу? — повторил Генрих.

— Ну да, у него же был ключ.

— Как это «вышел наружу»? За ворота?

— Да. И из комнаты, и за ворота. Возможно, он и стражников у ворот чем-то опоил.

Некие странные подозрения заставили меня посмотреть в эту минуту не на Генриха с его нарочитым изумлением и рвущимся наружу гневом, а на его мать. Миледи, естественно, смотрела на сына, но ее взгляд выражал не привычное полное одобрение и поддержку, а глубокое потрясение; она смотрела на Генриха так, словно видела его впервые; казалось, ему удалось сделать нечто такое, что удивило даже ее, хитрую старую интриганку. Мне стало страшно, и я, забившись поглубже в кресло, стала внимательно слушать.

— Как же он сумел раздобыть ключ и отраву? — вопрошал Генрих, причем так громко, что его наверняка слышали в приемной все те, кто вечно держит ушки на макушке — любители сплетен, собравшиеся там, чтобы «всего лишь» пожелать его милости доброго дня.

Разумеется, у слуг не было ответа на эти вопросы. Ведь король сам позволил «этому мальчишке» свободно разгуливать по дворцу, сам щедро ссужал его деньгами, и тот действительно постоянно что-нибудь покупал — то дорогое кожаное украшение для седла, то перо для шляпы, — а стало быть, легко мог купить и снотворный порошок и заплатить мастеру за изготовление нужного ключа. Не говоря уж о том, что с прошлого октября ему разрешено было в любое время брать на конюшне коня и ездить на прогулки; да он мог уехать куда угодно, не дожидаясь ночи, когда дверь в его комнату крепко запрут! Для того чтобы покинуть дворец, ему вовсе не обязательно было тайком заказывать себе ключ. В общем, вся эта история имела несколько сказочный оттенок, как и выдуманное Генрихом имя Перкин Уорбек, как и вся легенда о его происхождении. И вот теперь «этот мальчишка», которого считали принцем только потому, что кому-то пришло в голову одевать его в шелковые рубашки, исчез среди ночи, выбравшись из запертой комнаты.