Жан-Мишель Генассия - Клуб неисправимых оптимистов

Я дождался, когда все уснут, и в одиннадцать вечера отправился на улицу Монж. Свет в окнах не горел, во дворе было тихо. Я по-кошачьи бесшумно, держась за перила, чтобы не споткнуться, поднялся по лестнице на последний этаж, зашел в туалет, закрыл дверь и зажег свет. Взобрался на приступку, как делал Саша, вставил ключ в скважину за трубой, опустил тяжелую металлическую пластину и сунул руку в тайник. Меня поразило, как много всего там хранилось: толстый альбом со старыми фотографиями, перетянутые ремнем картонные папки, три толстые тетради на русском языке, штук двенадцать блокнотов и блокнотиков, томик Хемингуэя, зеркальный фотоаппарат «Лейка», чемоданчик с объективами и толстый конверт с надписью: «Для Мишеля Марини». Я удостоверился, что в тайнике больше ничего нет, закрыл его, сложил все в ящик для овощей, прихваченный со двора, и тем же путем покинул здание. Вернувшись домой, я сразу ушел к себе, начал разбирать Сашины сокровища и первым делом вскрыл конверт. Внутри лежали двадцать страниц, исписанных с обеих сторон четким разборчивым почерком…

Мишель,

если ты читаешь это письмо, значит я наконец обрел долгожданный покой…

Горящие в менорах свечи отражались в висящем напротив зеркале. Ирина на мгновение задержала взгляд на своем отражении — морщинистое лицо, седые волосы — и устало вздохнула. Близилась ночь великого праздника. Она постелила скатерть, вышитую венгерским крестом, расставила на столе бесценные бокалы из хрусталя-баккара и сервиз лиможского фарфора, купленный ее мужем до революции. В центре красовалось огромное блюдо, привезенное из Стамбула, — когда-то туда можно было доехать поездом из Одессы. Пятнадцать приборов. Тридцать бокалов — по два каждому сотрапезнику, даже детям. Когда-то в третий бокал ставили срезанные живые цветы, но это было в другой жизни. В скованном холодом и страхом городе никто цветами не торговал, поэтому Ирина сделала их из бумаги, сплела в гирлянды и венки и украсила стол. Она достала из шкафов милые сердцу вещицы — когда-то их покупали ради удовольствия, теперь они стали ненужными и к тому же опасными. Ирина не знала, правильно ли поступает, прикладывая столько усилий и так рискуя ради ужина, но твердо решила, что сделает все, что до́лжно. Никто не посмеет сказать, что она дала слабину. Вместе с сестрой, невесткой и кузинами она испекла запрещенную советской властью мацу. Женщина на то и женщина, чтобы нарушать запреты. Разве можно праздновать бегство из Египта без этого плоского бездрожжевого хлеба? Ирине пришлось проявить чудеса изобретательности — еще один атавизм, доставшийся в наследство от предков! — чтобы достать муку, цыплят, зелень, огурцы, сельдерей, черную редьку и жареную телятину на косточке. Они варили бульон с кнейдалах, [190] Специальные клецки, которые готовят на Песах — главном иудейском празднике в память об Исходе евреев из Египта. Тесто для кнейдалах приготовляют из мацы, измельченной в ступке и просеянной через сито. готовили фаршированного карпа для праздничного ужина, приняв все меры предосторожности, чтобы никто из соседей ничего не увидел, не услышал и не унюхал. Ирина вспомнила, как они с мужем Эмилем праздновали блокадный Песах (вскоре после этого Эмиль умер от голода). У них не было ничего, кроме сухого хлеба, но Эмиль сказал: «Во времена инквизиции севильские мараны [191] Маранами в Испании и Португалии в XIV–XV веках называли евреев, принявших христианство, независимо от степени добровольности обращения. Мараны, тайно продолжавшие исповедовать иудаизм, являлись главным объектом преследований испанской инквизиции. завели самоубийственный обычай — готовить на Седер [192] Седер — центральное событие Песаха — пасхальный вечер. В эту ночь евреи должны прочитать пасхальную Хаггаду, где рассказывается об Исходе евреев из Египта, и провести пасхальную трапезу в соответствии с традицией. роскошный ужин. Им следовало быть тише воды ниже травы, не высовываться, таиться, а они говорили: „Пусть этот Седер будет лучшим в нашей жизни, ведь он может оказаться последним“». Для Ирины стало делом чести сделать все, как велят традиции.

Ее сестра Валентина сидела в кресле у камина — она с трудом ходила из-за артрита — и следила за огнем. Кузина Вера поставила на стол тарелку с травами. «Чем не дом престарелых?» — подумала Ирина. Обстановку разряжали только дети: они бегали по квартире, прятались под столом и за креслами и звонко смеялись. Слава богу, что ни война, ни репрессии их не коснулись.

— Тихо, дети, что-то вы слишком расшумелись. Прекратите бегать, не то соседи услышат.

Ирина насторожилась: кто-то поворачивал ключ в замочной скважине. Это были Игорь и Надежда. Она пошла им навстречу, но тут в коридор выбежали дети. Игорь подхватил на руки маленькую Людмилу, подбросил ее в воздух, поймал и снова подбросил. Петр прижался к Надежде. Она обняла сына и спросила:

— Как ты, милый?

— Мы рисовали, мама.

— Они хорошо себя вели, Ирина?

— Конечно, дорогая.

— Как у тебя уютно! — Игорь поцеловал мать в лоб. — В метро [193] Автор заблуждается. В 1952 году в Ленинграде метро не было. Первые станции метрополитена появились 15 ноября 1955 года. — Прим. ред. что-то случилось. Мы добирались пешком два часа. Не припомню такого снегопада в это время года.

— Идите к огню, вам нужно согреться.

— Простите, что свалила на вас всю готовку, Ирина Викторовна, — сказала Надежда, целуя свекровь. — Мне так неудобно…

— Пустяки. У меня полно времени. Все уже готово. Кстати, на ужин придут Саша и Анна.

— Что? — изумился Игорь. — Ты меня не предупреждала.

— Два дня назад он позвонил узнать, как у нас дела. Я не могла не пригласить его.

— Ушам своим не верю! Он никогда никуда не ходит. Как тебе удалось?

— Я была уверена, что Саша откажется. А он взял и согласился.

— Саша испортит нам праздник.

— Он занимает важный пост. Будь поделикатней, Игорь.

— Мой брат и пальцем не шевельнул, чтобы помочь Льву. Разве он хоть что-нибудь делает для Бориса?

— Это не в его власти. Саша такой же человек, как и мы. Он делает все, что может.

Игорь откупорил бутылку крымского вина. Поставил ее рядом с серебряным стаканчиком и бросил нетерпеливый взгляд на часы:

— Может, сядем за стол? Не будем же мы ждать их всю ночь.

— Не сердись, родной, во всем виновата погода. Каналы снова замерзли.

В дверь позвонили. Дети тут же замолчали и застыли на месте. Надя нервно поправила пучок, подошла к Игорю и коснулась его плеча. Малышка Людмила кинулась к отцу в ноги, и он подхватил ее на руки: