Жан-Мишель Генассия - Клуб неисправимых оптимистов

— Ты будешь жить, клянусь тебе, — произнес он по-русски и еще крепче сжал пальцы больного.

Игорь осознал, как сильно тоскует по работе врача. Он отлучен от профессии уже четыре с лишним года. Неужели ему придется покинуть Францию, чтобы снова практиковать? Уехать в Африку? В Южную Америку? Где могут подтвердить его диплом? Нужно навести справки, не довольствоваться тем, что есть, жить, а не выживать, покорившись судьбе. В пять часов появилась ночная медсестра, чтобы сделать укол. Игорь представился. В шесть она нашла его спящим в кресле. В семь он проснулся, отпустил руку больного, извинился перед медсестрой и исчез. В конце дня он вернулся и немного посидел рядом с коматозником, отработал ночь и снова приехал, чтобы подержать больного за руку, поговорить с ним вполголоса. У него вошло в привычку дважды в день приходить в палату номер сто двенадцать. На вопрос о состоянии пациента медсестры неизменно отвечали:

— Без изменений.

Одна из них рассказала, что днем приходил инспектор полиции из комиссариата с улицы Гобеленов, хотел допросить пострадавшего, но, увидев, в каком тот состоянии, отказался от этой мысли.

Игорю довелось познакомиться с руководителем клиники. Профессор Мазерен был сравнительно молод, выглядел величественно и всегда носил бабочку. Мазерен понял, что Игорь работал врачом, и забросал его вопросами. Как ему удалось так блестяще сделать плевральную пункцию? Кто он? Откуда приехал? Игорь не стал отвечать, не желая «вступать в отношения». Его интересовало только состояние пациента. Никто не знал, когда тот выйдет из комы, выйдет ли вообще и каким. У него была травма головы, но позвоночник, к счастью, не пострадал. Единственное, что удалось сделать, — это стабилизировать артериальное давление. Мазерен не был уверен, что стоит использовать новую канадскую методику для снижения внутричерепного давления, Игорь изучил описание и согласился с коллегой. Возможно, больной справится сам. Стоит подождать.

Игорь приходил каждый день, читал бюллетень с описанием проделанных процедур, садился в кресло и брал незнакомца за руку. Он пересказывал ему небылицы Виктора, описывал реакцию клиентов и размер чаевых, делился впечатлениями о новых кварталах Парижа, которые открывал для себя, крутя баранку такси. Игорю предстояло сдать экзамен, чтобы получить лицензию, и он заучивал наизусть названия улиц в городе и предместьях. Виктор порекомендовал ему начать с плана метро и автобусных маршрутов, сделав их отправными точками. Ночная медсестра проверяла его знания, и это было серьезное испытание. Она знала Париж как свои пять пальцев, объясняла Игорю расположение округов и степень их значимости, а услышав звонок на пост, неслась в палату к очередному пациенту. Сюзанна была настоящей парижанкой. Эта брюнетка с высоким, хорошо поставленным голосом всегда жила возле парка Бют-Шомон.

— Если не получишь лицензию, сможешь пойти работать на общественный транспорт, — часто повторяла она.

Сюзанна не осталась равнодушной к мужскому обаянию Игоря, стала интересоваться его жизнью и как-то раз, в воскресенье, предложила вместе погулять по городу. Игорь пресек попытку сближения, сказав, что женат, что он отец многочисленного семейства. Раздосадованная женщина удалилась и больше ему не помогала. Игоря это не смутило. Он приходил утром и вечером — навестить «своего больного» и окунуться в привычную атмосферу больницы, пропитанную запахами хлорки и эфира. Жизнь здесь текла размеренно, как в улье, оборудование было самым современным, препараты — самыми лучшими, всего имелось в изобилии, но врачи ворчали и жаловались. Им бы пройти практику в клинике Тарновского, не в самой худшей из советских больниц, тогда они бы поняли, что такое нищета и отчаяние, и перестали ныть. Никто, в том числе больные, не понимают, как им повезло.

— Проявлять недовольство и злиться в таких отличных условиях — значит оскорблять тех, кто лишен даже самого необходимого.

— Знаете, Игорь, не стоит забывать, что французы — прирожденные ворчуны.

Игорь с первого раза сдал экзамен и стал легальным парижским таксистом. Он водил «симку-режанс» — Виктор передавал ему машину вечером, на площади Нации, а утром Игорь возвращал ее вместе с выручкой.

Прошло много недель. Шансов, что человек выйдет из комы, практически не осталось. Сюзанна простила Игоря, но продолжала считать, что он тратит время впустую. Пациент не очнется. Он будет постепенно угасать, начнется полиорганная недостаточность, потом остановится сердце. Игорь отказывался сдаваться. На фронте он видел настоящие чудеса. Обреченные на неудачу операции заканчивались благополучно, сердца заводились, мертвые выбирались из общих могил. Ни Мазерена, ни других врачей Игорь у постели больного не видел, но все равно не отступался. Садился рядом с раненым, брал его за левую руку и начинал рассказывать, как поработал. Иногда ему казалось, что он замечает ответную реакцию, время от времени забывался и переходил на русский, а потом засыпал. Дневная медсестра Ирен будила его, приходя на смену.

На пятьдесят девятый день незнакомец вышел из комы. Игорь рассказывал ему об аварии с участием трех машин на площади Звезды и вдруг почувствовал легкое пожатие. Мужчина пошевелился, открыл глаза и посмотрел на Игоря и Ирен отсутствующим взглядом. Игорь решил остаться в больнице. Они начали задавать вопросы, но ничего не добились. Мазерена очень беспокоила афазия, он считал, что если речь за сутки не восстановится — это будет означать, что с мозгом произошли необратимые изменения.

За неделю раненый не произнес ни одного слова. Администрация больницы подумывала о том, чтобы поместить его в приют, но Игорь замечал прогресс в состоянии несчастного. Он мог поднять руки и пошевелить ногами. Мог сам поднести стакан к губам и сделать глоток воды. Он много раз улыбался Игорю, когда тот делал ему массаж, чтобы восстановить мышечный тонус. Вместе с Ирен, держа неизвестного под руки, они помогли ему сделать несколько шагов. Каждый день дистанция удлинялась на метр.

Однажды вечером Игорь читал «Монд» у постели неизвестного, тот чихнул, он машинально произнес «Будьте здоровы!» — и услышал в ответ:

— Спасибо…

— Вы… вы заговорили! — изумился Игорь.

— Где я?

— В корпусе Шарко больницы «Питье».

Игорь помчался в ординаторскую:

— Он говорит!

Ирен начала задавать вопросы:

— Кто вы, мсье? Как вас зовут?

— Не знаю…

Сестра озабоченно покачала головой.

— Вам не кажется, что у него странный акцент? — спросила она Игоря.

— Я ничего не заметил.

— Как ваша фамилия, мсье? Вы помните свое имя?

— Моя фамилия? Мое имя? Я не помню. Я ничего не помню, — произнес мужчина с сильным немецким акцентом.