Жан-Мишель Генассия - Клуб неисправимых оптимистов

— Я могу что-нибудь для тебя сделать, Поль?

— Я и сам пока не вижу решения.

— Нам нужно будет поговорить до моего отъезда. Только ты и я.

— Если уедешь, мы больше не увидимся.

— Я на пенсии уже семь лет. Раз в месяц приезжаю в Париж. Пока была жива мама, мы приезжали вместе, и она встречалась с твоим братом. Из всей твоей семьи я общался только с Мишелем. Мы ходили в Лувр. А ты был вечно занят.

— Я работаю, папа. У меня магазин, клиенты. А музеи я не люблю.

— Я ни в чем тебя не упрекаю — просто хочу воспользоваться временем, которое отпустит мне судьба, и посмотреть Италию.

— Зачем?

— А чем еще мне заниматься? Ходить в парк, смотреть телевизор, играть в петанк? Жизнь здесь такая тусклая! Мне нужен свет, солнце. Я хочу воочию увидеть то, чем восхищался в книгах и на картинах. Я пенсионер и могу жить как хочу, никуда не торопясь. Я, слава богу, здоров. Кузен Риккардо хороший человек, у него большая ферма в Фонтанеллато. Ты сможешь приезжать, когда захочешь, проводить у меня отпуск.

— Будем надеяться, что я сумею навестить тебя, не дожидаясь отпуска.

Папа ушел.

— Он и правда ужасно занят, — сказал я, чтобы утешить дедушку. — Сейчас приготовлю завтрак.

— Но ты-то хоть свободен?

— После обеда у меня нет занятий — если хочешь, пойдем в Лувр.

— Не в Лувр, в другое место.

На фасаде дома номер четыре по улице Мари-Роз, что неподалеку от Порт-д’Орлеан, [151] Южные ворота Парижа — находятся у выезда на кольцевую дорогу и шоссе в аэропорт Орли. висела мраморная мемориальная доска: «Здесь с июля 1909-го по июнь 1912-го жил Владимир Ильич Ульянов-Ленин». В старом доме вкусно пахло мастикой. Дедушка шел первым. Мы поднялись на третий этаж, и он позвонил в дверь. В замке повернули ключ, сняли цепочку, и на пороге возник высоченный пожилой толстяк.

— Здравствуй, товарищ, — сказал он, пожимая дедушке руку. — Не шумите, соседям не нравятся эти визиты.

Он осторожно закрыл дверь, сел на стоявший у окна стул и вернулся к чтению, не обращая на нас никакого внимания. Квартира выглядела старомодной и сумрачной. Я думал, что дедушка проведет для меня экскурсию, но он молча стоял перед зеркалом в золоченой раме, к которой были приклеены старые фотографии и пожелтевшие тетрадные странички, как будто пытался разобрать написанное. В коридоре, в двух витринах, подсвеченных слабой лампочкой, находилось пыльное Красное знамя и несколько других экспонатов. Стены ленинской спальни были оклеены поблекшими обоями в цветочек. На кровати лежала шахматная доска, над изголовьем висела фотография Карла Маркса в рамке. На бюро я заметил чернильный прибор, керосиновую лампу, бумагу и письма в конвертах на имя Ленина. На книжных полках стояли старые книги. Я решил поинтересоваться, что он читал, и подошел ближе. Оказалось, что это не книги, а муляжи. В комнате жены Ленина Крупской пахло затхлостью. В темном алькове стояли две детские кроватки, у стены — узкая койка, на которой спала Надежда Константиновна. Стены комнаты украшали фотографии и факсимильные копии писем. На кухне окнами во двор я обнаружил плиту с чугунным котелком на конфорке.

— Нам пора, Мишель, — сказал дедушка, и мы пошли к выходу.

— Не хотите расписаться в «Книге почетных посетителей»? Там есть подпись товарища Чжоу Эньлая. [152] Чжоу Эньлай (1898–1976) — китайский политический деятель, первый премьер Госсовета КНР с момента ее образования в 1949 году до своей смерти.

Дедушка покачал головой.

— Потише на лестнице, — попросил старик-хранитель, закрывая за нами дверь.

Мы оказались на улице и с наслаждением вдохнули свежий воздух. Дедушка быстро шел к авеню Генерала Леклерка, я почти бежал следом, пытаясь его догнать. Заметил, что у него покраснели глаза, и спросил:

— С тобой все в порядке? Ты расстроился?

Он остановился:

— Не нужно было туда возвращаться.

На перекрестке с улицей Алезиа дедушка заметил бистро, где принимали ставки на скаковых лошадей, и решил, что нам необходимо туда зайти. Мы сели за столик, он заказал мне пива с лимонадом, кофе и кальвадос для себя, положил в чашку три куска сахара и начал медленно размешивать.

— Что стряслось с Франком?

Я не мог скрыть от него правду и коротко рассказал главное, пытаясь перекричать гул голосов посетителей. Дед слушал, не глядя на меня, и медленно потягивал кальвадос.

— С ним все в порядке?

— Не знаю, но пытаюсь убедить себя, что все к лучшему: если бы случилась беда, нам бы наверняка сообщили.

— Где он?

— Папа не захотел сказать.

— Как дела дома?

— Мама не забыла историю с бонами Казначейства. Папа в сложном положении. Он понимает, что мама никогда не простит Франка… и его тоже не простит. С Морисом папа не слишком хорошо ладит.

— Обещай, что будешь писать, мой мальчик, и сообщать новости. Адрес простой: Фонтанеллато, провинция Эмилия-Романья, Риккардо Марини для Энцо Марини.

— Помнишь, я рассказывал тебе о шахматном клубе? Давай сходим, это недалеко.

— Что-то не хочется.

— Ладно, в другой раз.

— Я уезжаю, Мишель. Послезавтра.

— Может, все-таки останешься? Играли бы с тобой в шахматы.

— Сам видишь, какая тут мерзкая погода, а в Италии всегда солнечно и тепло. Приедешь меня навестить, будем проводить за доской хоть все дни напролет. А пока тренируйся, набирайся опыта. Я покажу тебе Флоренцию и Сиену. Увидишь, Италия — самая прекрасная страна на свете.

Мы с папой и Жюльеттой проводили дедушку на Лионский вокзал. Приехали за час до отправления, чтобы он успел осмотреть локомотив. Дедушка не забыл свое железнодорожное прошлое, он досконально изучил маршрут, расписание, пересадки и для начала решил провести неделю в Милане, чтобы посмотреть город.

— Ну и дороговизна! — возмутился он, когда кассир в окошке назвал ему цену билета.

— Ваша скидка действует только во Франции, а в Италии будете платить полную стоимость.

— Я бывший железнодорожник.

— Итальяшкам нет до этого дела.

— Видите, дети, — сказал огорченный дедушка, — все забыли о солидарности трудящихся. Теперь каждый сам за себя. И что с этим делать — непонятно.

Папа занес чемоданы в купе, вернулся к нам, и мы стали ждать, когда поезд тронется, дедушка Энцо пошлет нам воздушный поцелуй и помашет на прощание. Поезд скрылся из виду, дедушка так и не показался, чем привел папу в бешенство.

— Что он там забыл, скажите на милость? Сколько лет он вдалбливал нам, что мы — французы! Стопроцентные, чистокровные — вот что он говорил. Для него это было так важно, что однажды он подрался с соседом, который обозвал его «макаронником». А теперь — нате вам! Он, видите ли, возвращается на родину. Ну что за глупость! Корни человека там, где он живет. На земле, по которой ходит. Не в Италии. Италия — заграница. Готов биться об заклад, что через полгода он вернется. И что тогда? Дом продан, жить негде, я им заниматься не смогу. Придется вашему дедушке поселиться у Батиста. Будет читать «Жизнь рельсовых дорог» и обсуждать с моим братцем последние анекдоты из ВКТ и партийные сплетни.