Цянь Чжуншу - Осажденная крепость

— А это приятель пригласил меня к себе в Министерство иностранных дел, вот я ему и отвечаю.

Приняв это за правду, Фан изобразил сожаление:

— Так вы собираетесь нас покинуть? И ректор вас отпускает?

Лу покачал головой:

— Нет, этому не бывать. Стать чиновником — это так неинтересно! Я отвечаю отказом. К тому же господин ректор — человек очень обязательный и сердечный. Сколько он телеграмм мне прислал, торопя приехать сюда! Теперь вот и вы прибыли, начинаются регулярные занятия. Могу ли я сбежать, оказаться настолько неблагодарным!

Хунцзянь вспомнил свой собственный разговор с Гао и вздохнул:

— Что там говорить, к вам ректор отнесся хорошо, а вот к таким, как я…

Лу ответил так тихо, как будто из его уст исходили не звуки, а одни мысли, как будто в каждой стене таилось подслушивающее ухо:

— Да, у ректора есть этот недостаток — он не всегда верен своему слову. Меня возмутило, когда я узнал, как с вами обошлись.

Хунцзянь покраснел от мысли о том, что его дела уже стали общим достоянием.

— Правду сказать, я не в претензии, просто господин Гао… Словом, я получил хороший урок.

— Ну, что вы! Разумеется, получить всего лишь доцентское звание немного обидно, зато ваш оклад выше, чем у остальных доцентов.

— Как, доценты тоже делятся на разряды? — Фан обнаружил такую же неосведомленность, как и доктор Сэмюэл Джонсон [122] Джонсон Сэмюэл (1709—1784) — известный английский писатель и филолог. , который утверждал, что не знает разницы между блохой и клопом.

— Конечно. Например, ваш попутчик Гу Эрцянь, который пришел в наше отделение, на два разряда ниже вас. То же самое и с заведующими. Наш господин Хань на разряд выше господина Чжао, а тот на разряд выше Лю Дунфана из отделения иностранных языков. У нас во всем есть градация; вам, недавно вернувшемуся из-за границы, сразу в этом не разобраться.

При известии о том, что его поставили выше Гу Эрцяня, у Фана отлегло от сердца, и он спросил только ради продолжения разговора:

— А почему у вашего заведующего самая высокая ставка?

— Ведь он получил «пи эйч ди» — докторскую степень в Нью-Йорке, в знаменитом Крэйдонском университете. Правда, я о таком не слышал, но тут нет ничего удивительного, поскольку в Америке бывать мне не довелось.

Фан перепугался так, словно его собственный порок был выставлен на всеобщее обозрение, и почти беззвучно переспросил:

— В каком, вы сказали, университете?

— В Крэйдонском. Слыхали о таком?

— Слыхал. Я тоже… — Фан прикусил язык, но было поздно — остроконечный побег бамбука уже вылез на божий свет. Лу понял, что дело нечисто, и повел настоящий допрос; он применил бы, кажется, даже такие методы воздействия, что практикуются особой службой, лишь бы сломить молчание собеседника.

Вернувшись домой, Фан не знал — досадовать ему или смеяться. С тех пор, как Тан вынудила его признаться в покупке диплома, он постарался накрепко забыть об этой сделке с ирландцем, а если ненароком и вспоминал об этом, то ощущал укоры совести и тут же старался изменить направление мыслей. То, что он услышал сейчас, пролило бальзам на его рану. Затяжное мошенничество Ханя делало его, Фана, собственный обман в прошлом как бы менее предосудительным. Правда, возникло и недовольство собой, но совсем другого рода; его не надо было прятать от глаз людей, как факт покупки диплома или труп зарезанного, его не нужно было стыдиться. Он, Фан, оказался простофилей; уж если лгать, то нужно лгать до конца, как этот Хань Сюэюй. По крайней мере, тогда Гао Суннянь не посмел бы обидеть его. Понести урон из-за простодушия совсем не то, что быть уличенным в обмане, но ведь ему пришлось испытать и то, и другое. Даже обманывать я разучился, подумал Фан. Тут ему пришло в голову, что обман может быть следствием взлета фантазии, что он сродни творчеству или детской игре. Когда человек полон сил, когда у него легко на сердце, он может пренебречь упрямыми фактами, бросить шутливый вызов реальности. Но когда нагрянет настоящая беда, будет уже не до лжи.

Через день Хань Сюэюй был у него с визитом. Фан сначала испытывал неловкость, но чувство это сменилось вскоре приятным разочарованием. В его представлении Хань должен был быть человеком шумным и хвастливым, а он оказался унылым и молчаливым. Может быть, Лу что-то перепутал, а Сунь поверила сплетням?

Простецкий вид, неразговорчивость для Ханя были своего рода искусством, его капиталом. В наше время распространены два предубеждения. Во-первых, будто некрасивая женщина обязательно должна быть умнее и целомудреннее, чем красавица. Во-вторых, будто добродетельный мужчина не может быть краснобаем, так что в этом смысле идеалом является немой. Виноваты, конечно, в этом всякие лекторы и пропагандисты, которые слишком часто обманывали людей. Теперь даже новоназначенный чиновник, вступая в должность, не преминет сказать, что «в делах правления многоглаголание излишне»; иные вместо слов просто показывают жестами, что их уста будут следовать голосу сердца, а сердце — велениям неба.

Хань Сюэюй не был немым, но слегка заикался от рождения. Стараясь скрыть это, он приучился говорить медленно и мало, выделяя каждое слово, как бы подчеркивая его весомость и надежность. Встретив его впервые в Куньмине, Гао Суннянь решил, что перед ним человек искренний и положительный, даже джентльмен; а что преждевременно полысел — так это от избытка знаний, вытеснивших из черепа даже корни волос. В его анкете, помимо упоминаний о докторской степени, еще была сноска: «Труды опубликованы в «Джорнэл оф хистори», «Сэтэрди литерари ревью» и других известных периодических изданиях». Это заставило Гао взглянуть на него другими глазами. В анкетах многих претендентов значилось, что они преподавали за границей. Но Гао, учившийся в одной из небольших стран Европы, по собственному опыту знал, что порой иностранец думает, будто учит других, а местным жителям кажется, что он просто практикуется в устной речи, которой никак не может овладеть. Но чтобы печататься в крупных журналах — для этого надо обладать подлинным талантом и знаниями.

— Могу ли я познакомиться с вашими трудами? — спросил он Ханя. Тот ответил с подкупающей откровенностью, что все свои журналы он оставил дома, в оккупированном городе, но что такие журналы выписывались каждым китайским университетом, так что достать их не составит труда — разве что во время эвакуации их могли растерять. Гао и в голову не приходило, что можно врать так спокойно, рассчитывая на то, что в библиотеках можно найти лишь разрозненные номера старых журналов. Впрочем, материалы за его подписью действительно встречались в названных изданиях. В разделе объявлений «Сэтэрди литерари ревью» было напечатано: «Молодой китаец с высшим образованием готов за умеренную плату помогать в изучении проблем Китая». А «Джорнэл оф хистори» поместил его письмо следующего содержания: «Разыскиваю полный комплект данного журнала за двадцать лет. С предложениями обращаться по такому-то адресу».