Эдуард Тополь - Элианна, подарок бога

Конечно, ничто не мешало этому Шехтеру поехать утром в Филадельфию с напарником и оставить его там, чтобы тот набрал дневных чеков и звонил оттуда в Верин магазин, а самому тут же вернуться в Нью-Йорк поездом, натянуть на голову темный капроновый чулок и принять участие в set up — липовом ограблении. Но способны ли русские на такие трюки?

К тому же и у Виктора Косых, второго Вериного партнера, алиби тоже было железное: все соседи по его дешевой съемной студии в Квинсе в один голос жаловались Гузману на этого невыносимого русского, который каждый день с утра до ночи пилит на своей скрипке так, что уши вянут и дети уснуть не могут. А вчера он вообще беспрерывно играл до двенадцати ночи, пока они не вызвали полицию.

Конечно, ничто не мешало этому скрипачу в пять вечера поставить в магнитофон какую-нибудь двух— или даже трехчасовую кассету, незаметно выскользнуть из многоквартирного дома на углу 97-й стрит и Overlook view drive, совершить с напарником ограбление и тут же вернуться к своей скрипке, чтобы ради алиби пиликать на ней до тех пор, пока по вызову соседей не приехал патруль четыреста седьмого полицейского участка и не выписал ему штраф на 120 долларов. Но, с другой стороны, где вы видели грабителя, который играет на скрипке Шопена, Чайковского и Мендельсона и готовится к конкурсу в Бостонский симфонический оркестр?

Гузман с легким сердцем подписал полицейский протокол об ограблении ювелирного магазина Vera Jewelry Enterprise и отправил его по почте в бостонское отделение страхового агентства Total Insurance Inc.

Чертовы сорняки! Стоило две недели не приехать на кладбище, как они чуть не закрыли мамину могилу! Куда смотрят эти кладбищенские болваны-мексиканцы, которым она ежемесячно платит сорок семь баксов за уборку?

Разозлившись, Вера голыми руками пообрывала желтые цветы и стебли сорняков, а потом, успокоившись, опустилась на колени, разложила по могиле букет ярких гвоздик и, глядя на уже выцветшую от солнца мамину фотографию, в очередной раз заговорила с ней со слезами на глазах.

— Здравствуй, мамочка! Здравствуй, дорогая! Как ты там? Извини, что меня так долго не было. Ты же знаешь, что случилось. Тебе оттуда все видно, правда? Но я выиграла, понимаешь, выиграла опять! А все почему? Потому что ты меня научила не жадничать! И я не стала накачивать магазин товаром ни на лимон, ни даже на пол-лимона! Зато я по страховке уже получила четыреста двадцать тысяч — триста за товар и еще сто двадцать по страховке бизнеса и здоровья!..

Тут Вера оглянулась по сторонам. Никого не было вокруг, и никто не мог подслушать ее, но тем не менее она не сказала вслух то, что вслух говорить нельзя. А именно, что в банковской ячейке у нее спрятано товара на двести тысяч! Конечно, трогать их сейчас она не будет, она же не идиотка, чтобы светить то, что у нее якобы похитили! Нет, она договорилась с Виктором и Шехтером, что они два года не притронутся к этой ячейке, и в банке подписали бумагу, что открыть эту ячейку смогут только втроем. Но ничего этого осторожная Вера не произнесла вслух. А, выпрямившись, сказала с гордостью:

— Вот! Твоя дочка уже имеет пол-лимона! Представляешь? А ты ушла! Ну зачем ты так рано ушла? Мы бы вместе поехали в Европу, причем — первым классом! Понимаешь, я еду первым классом!.. — Вера встала с колен, отряхнула их от земли и травы. — Ладно. Пока, дорогая. И вообще, я не прощаюсь, я знаю, что ты будешь со мной. Пока…

Выйдя с кладбища, она села в желтое такси Марка Шехтера и сказала устало:

— Домой!

Марк тронул машину, выкатил на Белт-Парк-вэй и погнал навстречу вечернему солнцу на юг, вниз, к Шестнадцатой улице Брайтона.

Он не видел, что и до кладбища, и с кладбища их сопровождал неброский серый «шевроле».

Но когда у старого, с наружными пожарными лестницами, многоквартирного дома на 16-й Брайтон-стрит Вера подошла к своему подъезду и открыла его своим магнитным ключом, в этот самый момент чья-то огромная мужская рука зажала ей рот, а вторая рука взяла в обхват за плечи, с силой втолкнула в подъезд, и мужской голос произнес у самого уха:

— Только пикни, сука! Шею сломаю!

Вера узнала и эти руки, и этот голос.

— Идем в квартиру! Быстро! — приказал Стенли, толкнул ее к лифту и нажал кнопку вызова кабины.

Вера хорошо знала силу этих рук и покорно вошла в открывшуюся дверь кабины.

— Какой этаж? — спросил Стенли, продолжая держать ее в обхват и зажимать рот.

Вера на пальцах показала: четыре.

Он нажал кнопку, старый лифт со скрипом медленно дополз до четвертого этажа.

— Быстрей! Пошли! — приказал Стенли. — Какая квартира?

В коридоре было двенадцать дверей, но на Стенлино счастье никто из соседей не вышел в эту минуту из своей квартиры. Впрочем, если бы кто-то и вышел, то Стенли так любовно приобнял бы Веру за плечи, что она и не пикнула бы. Перед дверью с номером «47» Вера сама достала из сумочки ключи и открыла квартиру. Стенли втолкнул ее внутрь, захлопнул дверь, протащил в комнату и, прежде чем разжать свои ковши орангутанга, оглядел убогую эмигрантскую квартиру и предупредил:

— Только тихо! Если начнешь орать, язык из глотки вырву! Договорились?

Вера утвердительно замычала в ответ.

— О’кей! — сказал он и швырнул ее на диван, а сам легко подтянул тяжелое плюшевое кресло и сел напротив. — Теперь слушай меня! Ты думаешь, ты самая умная, всех развела и сорвала пол-лимона, да? Так имей в виду: мой дедушка Хаим, пусть ему будет покой на том свете, делал эти set up еще сто лет назад! Поняла? Ты заплатила моему отцу сто пятьдесят восемь тысяч за товар и еще на сто пятьдесят взяла в кредит, а по страховке получила четыреста двадцать кусков. Таким образом, ты нам должна сто пятьдесят за товар и половину от оставшихся сто двадцати, то есть всего двести десять. Ясно? И я их получу от тебя живой или мертвой, клянусь дедушкой Хаимом, пусть ему будет покой на том свете! Ну! Что ты молчишь? Сама отдашь или мне вытащить их из твоей fucking глотки? Говори же!

Вера посмотрела ему в глаза. Когда-то эти глаза вобрали ее в себя целиком и опустили в бездну его вожделения так, что у нее онемели ноги. Но теперь эти черные, как антрацит, глаза, были как два стальных кинжала, а ноздри его огромного еврейского носа хищно раздувались от бешенства.

— Раздевайся, — тихо сказала она.

Он рассмеялся:

— Дура! Неужели ты думаешь откупиться за fuck?

— Нет, — ответила Вера. — Я не собираюсь to fuck с тобой. Но я хочу убедиться, что на тебе нет магнитофона и ты не запишешь меня на пленку. Раздевайся.

— Не дура… — удивился он. — На мне нет магнитофона, клянусь.

— Fuck с твоими клятвами. Я ничего не скажу, пока не увижу своими глазами.

— О’кей, — сказал он и снял рубашку.