Алексей Моторов - Преступление доктора Паровозова

И я уже представлял картинки из нашего недалекого будущего, как мы, красивые, загорелые, бредем по берегу океана, шлепая босыми ногами в полосе прибоя, я обнимаю Лену, а подросший к тому времени Рома тащит за нами доску для серфинга и, пытаясь перекричать шум волн, требует, чтобы его подождали. Конец доски чертит по мокрому песку неровную линию, мы оборачиваемся и со смехом отвечаем ему по-английски, срываясь на русский, а вот и наш дом на пригорке, стоит под сенью огромных эвкалиптов, вдалеке бегают какие-то звери, то ли дикие собаки динго, то ли кенгуру, а…

А утром вдруг как-то стало невероятно жалко все это бросить. Нет, не загаженный темный подъезд с соседями-алкашами, не унылые грязные дворы с протухшими мусорными баками, не разбитые, холодные автобусы, которые брались штурмом, а как-то все сразу, абстрактно.

— Да ладно, бог с ней, с Австралией! — объявил я Лене на третий день после заполнения анкет. — Давай еще подождем. Наверняка хуже, чем сейчас, уже не будет.

Оказалось, что будет. Причем намного. Деньги таяли, шмотки поизносились, лампочки перестали гореть даже в лифтах, подростки в подвалах уже не нюхали, а ширялись, бандиты стреляли на улице средь бела дня.

В холодильнике с сегодняшнего утра лишь полбанки горчицы и початый пакет молока. Хоть бы хлеба купить. Да хоть бы что-нибудь купить! А то уже мутит от голода.

Шел я весь в этих своих тяжелых думах и буквально налетел на Альберта.

— Ого, докторишка! — радостно приветствовал меня Альберт, разодетый в какой-то невероятный красный пуховик. — Ты откуда такой серьезный?

— Да вот, из института возвращаюсь, — вяло стал отвечать я. — Зачет по психиатрии сдавал.

— Всё зачеты сдаешь! — засмеялся Альберт, надевая красивые кожаные перчатки. — Ты, Леха, скоро сам от этой учебы психом станешь! Сколько там уже учишься? Пятый год? А всего сколько? Шесть? А стипендия сейчас какая? Какая??? В час? В месяц? Ну, ты даешь! Да еще небось каждый день покойников резать! Не, я бы так и дня не выдержал!

Я остановился и прикурил. Некурящий Альберт немного притормозил и поинтересовался:

— А чего смурной такой? Проблемы? Если с зачетом там или еще чего, хочешь, подъедем с пацанами, разберемся.

Я сразу представил, как в наш деканат приезжает Альберт с пацанами на разборки и завтрашние заголовки газет.

— Спасибо, я уж как-нибудь сам, с зачетом. А смурной — просто думаю, где бы пожрать достать.

— Как где? — удивился Альберт, пожав плечами. — Маленький, что ль? В магазин зайти не пробовал?

Тут уже настал мой черед удивляться:

— Тебе, Альберт, тогда в парке точно последние мозги отбили. Ты сам-то в магазины заходил? Прилавки видел?

Альберт снисходительно ухмыльнулся и начал мне втолковывать, как неразумному:

— Слушай, докторишка, заруби себе на носу, что у прилавка одни лохи толкаются. Я как с зоны откинулся, теперь всегда в подсобке отовариваюсь. Захожу, прошу, чтобы мяса хорошего нарубили, собрали там всего, колбаски сухой, рыбки соленой…

— Какой колбаски? — возмутился я и швырнул окурок на землю. Курить не было сил. — Какой еще рыбки? Да ты знаешь, что уже месяц хлеба купить и то проблема?

— Да нормальная колбаса, сервелат. В тот четверг на Автозаводской с пацанами отоварились. Окорок еще там взял, консервов всяких, вырезку говяжью. Я ж тебе толкую, нынче весь товар в подсобке, для своих. А в самом магазине только старичье пасется и лохи голимые. Леха, кончай позориться, не стой больше в очередях, заходи в любую подсобку, найди там людей, скажи, пусть тебе жрачки соберут. Мы с пацанами всегда так делаем.

Я остановился, чувствуя, что еще немного, и моя язва закровит.

— Альберт, может, тебе и твоим пацанам действительно не отказывают, но я так не смогу. У меня не получится. Как сказать, кому сказать?

— Ну, ты и правда лох по жизни, — добродушно объявил Альберт и хлопнул меня по спине, отчего я еле устоял на ногах. — Всему тебя учить надо.

За разговором мы поравнялись с нашей районной стекляшкой, от ее витрин в ноябрьских сумерках исходило тревожное бледно-голубое свечение.

— Пойдем, так уж и быть, покажу! — сказал Альберт и потянул дверь магазина на себя. — Бабки-то есть? А то одолжу, не стесняйся.

Торговый зал оказался неожиданно многолюдным, гул сотен голосов поднимался к потолку, как на хоккейном матче, головы и плечи закручивались в каком-то странном водовороте и, достигнув прилавка, разбивались об него, словно о волнорез.

— Рагу дают!!! — истерично закричала рядом с нами какая-то старушка в шляпке, обращаясь непонятно к кому. — Можно из костей бульон сварить! Слышите, бульон!

Рагу при ближайшем рассмотрении оказалось какими-то ярко-желтыми ломаными костями с кусочками серых сухожилий. Было похоже, что вскрыли скотомогильник с бруцеллезом. Пара злых и явно уставших продавцов, работая совками, словно экскаваторами, загребали в большие прозрачные пакеты эти кости, завязывали их и кидали в толпу. Люди лезли друг на друга, подпрыгивали, как баскетболисты, ловили мешки, кричали, матерились, охали, дрались. Счастливчики с ошалевшим видом продирались к кассе.

Какие-то две женщины, по виду учительницы, схватили один пакет и потянули его, каждая на себя. Намертво вцепившись, ни та ни другая не уступала, глядя на противницу с дикой, первобытной ненавистью. Тут мешок, не выдержав, порвался, и кости посыпались на пол в склизкую жижу. Женщины, будто очнувшись, отпрянули друг от друга и вдруг обе расплакались.

Альберт легонько подтолкнул меня, и мы, обходя по краю толпу, начали пробираться в сторону подсобки. Подойдя к двери, Альберт выдвинулся вперед, а я робко спрятался за его широкой спиной.

В подсобке, на здоровой, изрубленной мясной колоде три амбала играли в карты. Мясник и два грузчика. Мясник в грязном-прегрязном белом халате сидел на стуле, а грузчики в халатах синих, но тоже не первой свежести, на шатких пустых ящиках. Они повернулись на звук открываемой двери с традиционным для работников мясной торговли выражением презрения, свирепости и жлобства. Но при виде Альберта их лица мигом преобразились, и теперь на них читались скорбь, смирение и кротость. Хорошая тренировка для мимической мускулатуры. Их руки с картами застыли в воздухе.

— Слышь, мяса нам наруби! — глядя куда-то в сторону, произнес Альберт и зевнул. — Но чтоб вырезка была! И собери еще колбаски всякой, ветчинки.

Мясник отбросил карты, вскочил со стула, прижал руку к груди и, преданно глядя Альберту в глаза, испуганно проговорил:

— Ребят, бля буду, с прошлой недели мяса не получали! Говорят, завтра должны тушу подвезти! Да только смена будет не моя, Володькина. Но он нарубит, сколько скажете, мы ж понимаем.

Грузчики согласно и угодливо закивали, подтверждая слова мясника и выказывая нам уважение. Альберт поморщился: