Максим Кантор - Хроника стрижки овец

Национальная идея овладевает растерянной нацией, обыватель становятся фашистом – это известный факт. Интересно, зачем определенной стране помогают стать фашистской? Веймарская республика была не просто слабой, она была искусственно ослабленной, а Версальский договор был не просто провокационным – он содержал план развития событий. Дикие репарации привели Германию в состояние дурдома (см: Вальтер Ратенау «Германию поместили в сумасшедший дом, и она сошла с ума»), однако более существенно то, что финансовый кризис ударил не по всем, лишь сделал бедных – нищими, собрал их в отряды. В 30-е годы повсеместно (в России одним способом, в Америке – иным, в Германии – третьим) была проведена та самая коллективизация, которая всегда предшествует большой войне. Богатые стали неизмеримо богаче, бедные – неизмеримо беднее, а вот идеи интернациональной солидарности трудящихся уже на повестке дня не было. Рост Гитлера видели, и Гитлера снабжали деньгами; сегодня любят поминать визиты Гудериана в Советскую Россию, но колоссальные деньги, влитые западными промышленниками, совместные концессии и концерны были куда важнее. Фашизм пестовали усердно – а когда продукт созрел, изумились содеянному, однако это не помешало продукт использовать. И в долгосрочной перспективе это стало основанием для дробления и экспансии Германии, борьбе с возрастающей мощью которой был посвящен весь ХХ век.

С тех пор тактика создания и усмирения агрессора налажена значительно лучше, случай с Ираком в сжатом виде дает возможный сценарий большой истории. Россию ведут к фашизму под руки. Класс ополоумевших богачей, разрушенное общество, антикоммунистическая риторика – диспозиция в принципе готова, а остальное, как и в случае с Гитлером, сделает сила вещей: массовый энтузиазм, алчность элиты, интеллектуальное бессилие оппозиции. Дело за малым – за провокацией.

Раскачивать лодку – упоительное занятие, здесь делать много не требуется, а собственное чувство гражданского достоинства растет как на дрожжах. Выходят демонстранты на площадь, не имея ни программы, ни малейшего проекта, ни тени исторических перспектив – и выкликают себе будущее. Их нимало не смущает то, что под общим названием «оппозиционеры» объединены националисты и демократы, бомжи и номенклатурные чиновники. Вы за что митингуете, граждане оппозиционеры? А мы так, вообще митингуем, в целом за демократию и против тоталитаризма. Вы какую именно демократию желаете? Вы знаете, кто придет к власти? Вы знаете, что сделают с вашей страной после того, как он к власти придет? Не слышат – кричат очень громко. Не в том дело, что власть нагнетает страх общества перед собственным народом, а в том, что нет никакой формообразующей идеи, которую народу можно было бы предложить.

Оппозиционеры требуют туманных прав – но только не социальной справедливости. Любое поползновение к социальной справедливости встречает усмешку профессора Преображенского: «Вы, может быть, все поделить предложите?» И чувствуешь себя Шариковым. Хотя, если вдуматься, чем же плохо делиться? Это как раз очень хорошо, это, кстати, не только Шариков предлагал, а еще и Христос, и Платон, и Томас Мор. Так и детей следует воспитывать: чтобы делились, а не росли жадинами.

Говорят: только не трогайте итоги приватизации! А почему не следует трогать итоги приватизации? Это что, печати Апокалипсиса? Скрижали Моисеевы? Именно эти итоги как раз и надлежит в первую очередь трогать. Речь – ни много ни мало – следует вести о Новой Экономической Политике. Некогда Ленин пытался задним числом достроить то, чего не хватало истории России: опыт капитализма. То была отчаянная попытка, гениальный план, пресеченный Сталиным. Тот видел все проще: коллективизация и лагеря. Вы какой путь сегодня предпочитаете?

Сегодня России требуется Новейшая Экономическая Политика, дающая возможность роста социализма в одной отдельно взятой капиталистической стране. И если этого не произойдет, страна с неумолимой последовательностью скатится в фашизм.

Требуется делиться, граждане. Потому что если не поделимся друг с другом сами и сейчас, нашу страну в скором времени поделят за нас.

Сегодня утром 1 октября 2012 года умер великий историк Эрик Хобсбаум.

Эпитет «великий» в отношении Хобсбаума произносился так же легко, как «лопоухий» (у него были большие уши) или «очкарик».

Он был велик без натуги, велик естественно, как гора. Все знали, что он гений, – привыкли. Так люди привыкают к тому, что на углу продают молоко. Все привыкли к тому, что есть такой чудной человек, тщедушный лопоухий очкарик – со стальной волей и упорным достоинством историка. Есть такой вот человек, живет в Хемпстеде – и он все знает, он все может объяснить.

Он действительно старался объяснить. Не жалея сил, объяснял: повторяя по нескольку раз, растолковывая.

Иногда люди вдруг видели его, как будто впервые, и ахали: ну невозможно столько всего подумать и сопоставить! – и люди поражались сделанному им. Вроде мы знаем, что такой странный человек живет среди нас – а все-таки это удивительно. Так мы, привыкнув к горам, неожиданно видим эти горы словно впервые – ну и махина!

Эрик Хобсбаум написал несколько десятков книг, – собственно говоря, он написал историю европейского Нового времени, с XVII века. Считается, что его специальностью был XIX век, но он не был узким профессионалом – хотел понять, как вообще устроена история: чтобы разобраться в XIX веке, ему пришлось описать XVII и XVIII. А потом и «короткий 20-й».

Он прожил долгую жизнь, ему было 94 года; не переставал работать до последнего дня; книга, опубликованная год назад, писалась уже в больнице – о Марксе и марксизме. Уже не вставал – к его кровати приспособили столик с компьютером и стопкой бумаги. Просыпался – и начинал работать.

Последний год Хобсбаум не мог ходить: сломал ногу, срослась плохо – ковылял в кабинет, волочил тощую ногу, садился к столу, писал историю. Он был щепетильно, гигиенически порядочным человеком, не выносил социальной несправедливости – презирал социал-дарвинизм и мораль капитала. Он написал и сказал невероятно много – а ему казалось, что недоговорил.

Он пережил несколько эпох: эпоху революций и фашизма, эпоху холодной войны и мечты о демократии, эпоху глобализации и краха демократической программы, эпоху сакрализации рынка и нового подъема национализма.

Как и положено историку, он относился к фактам без гнева и пристрастия; но в отношении морали и идеологии – своего отношения не скрывал. Он был последовательным марксистом и антифашистом.

Мы подружились с ним три с половиной года назад; горжусь, что удостоился его дружбы. Последний раз видел его четыре месяца назад, последнее письмо получил неделю назад: обещал летом приехать в гости. Мы говорил по многу часов подряд – один из таких долгих разговоров снят на пленку: два с половиной часа Эрик рассказывает об истории фашизма. На российском ТВ эта пленка никому не понадобилась.