Максим Кантор - Хроника стрижки овец

И с жестокостью лютою Берии
Раз пырнула, пырнула другой,
Полоснула по сонной артерии,
И убитого пнула ногой.

Весь народ испытал потрясение.
А Дуняша сказала: «Народ,
Если кто-то имеет здесь мнение,
То пусть выйдет, паскуда, вперед.

Я башляю вам, сукам, немерено
И веду либеральным путем,
Руководство над вами мне вверено;
Если что – прямо здесь перетрем».

Потянулись усталые к выходу,
Чтоб в газету успеть поутру,
Оставляя на столиках выпивку
И не тронув почти фуагру.

Расскажу вам сегодня в подробностях,
Отчего отощал организм,
Почему я на самом дне пропасти,
А виной тому – постмодернизм.

Был достигнут прожиточный минимум,
А потом увеличен стократ.
Прикупил я карьер алюминиевый
Целлюлозный имел комбинат.

Начинал, как и многие, с рэкета
И достиг небывалых высот,
Но однажды прочел драму Беккета
И увидел все наоборот.

Жизнь и вправду есть штука абсурдная:
Не сколотишь мильярд по рублю.
Вот иные считают: подсуден я,
А я краем Поволжским рулю.

Геометрия здесь неэвклидова,
Лобачевского нужно мозги!
Неожиданно я позавидовал
Тем, кто ходит в «Жан-Жак» и в «ОГИ».

Я набрал себе в челядь советчиков,
Кем рецепты прогресса даны,
Либералов и антисоветчиков,
Инвалидов холодной войны.

Прежде звал Дерриду – Дерипаскою,
Что ни ляпну, всегда невпопад.
Но советчики стали натаскивать,
Чтоб я знал симулякр и поп-арт.

С той поры перестал я по саунам,
Щупать девок и виски хлебать,
Называл Айвазовского дауном
И Малевича стал собирать.

Дискурс я обожал, ценя блеск его,
Наполняя прекрасным нутро:
Наизусть знал поэмы Дашевского
И цитировал Влада Монро.

И однажды, когда был под мухою,
Когда дискурс о прессе зашел,
Мне представили Дуньку Первухину,
И слюною я весь изошел.

Мне охранник сказал: «Петр Данилович,
Осторожней с шалавою будь,
Здесь судьбы своей точно не выловишь —
Ее лохи в подъездах дерут».

Я ответил: «Мишаня, отваливай.
Что ты в прессе свободной сечешь?
Зацени эту тонкую талию —
На груди авангардную брошь.

Я создам для нее дом издательский
И свободную мысль оплачу,
Презираю режим обывательский —
Дерриду и прогресса хочу!»

И три года, как есть в опьянении,
Оппозицию я содержал,
Симулякром промчалось мгновение,
А потом меня Путин прижал.

«Я, – сказал он, – ценю твои резвости
И готов удалиться от дел,
Но в порядке ответной любезности
Будь назавтра в Басманном суде».

Не в Корее живем! Не в Иране я!
И я к Дуне пошел в кабинет:
«Разворачивай в прессе кампанию —
Мы дадим произволу ответ!»

Но сказала Дуняша: «Все акции,
Что от вас получил коллектив,
Мы давно по решенью редакции
Дерепаске отдали в актив.

И не вякай, закрой свою варежку,
Контролировать надо бабло.
Если срок в Магадане потянешь ты,
То считай, что тебе повезло».

И теперь Деррида мне до лампочки,
В самокрутки он даже не гож…
Из брезента на зоне шью тапочки
И давлю разжиревшую вошь.

Заспорили с ребятами о Сталине:
Мол, коммунисты поднимают хвост,
Имперские амбиции достали нас,
А был ведь натуральный холокост.
Чуть знает кто таблицу умножения —
Его за это дело в Соловки,
И аппарат тотального слежения
Зажал интеллигенцию в тиски.
Талантливых и грамотных прикончили,
По крохам собираем мы бомонд,
Столицу возродим застройкой точечной —
Но можем ли отстроить генофонд?
Где взять прикажешь новую Ахматову?
Эстрада нынче – полное говно,
И я вот это не прощу усатому,
Сказал Колян, держатель казино.
У нас воображение стреножено,
На интеллект наброшено лассо,
Играть в рулетку даже не положено.
И в этом тоже виноват Сосо.
Вот, между прочим, до хрена натырили,
А все не можем сколотить общак!
На весь народ у нас одна Латынина,
Один Акунин и одна Собчак
Творцов прошу не путать с местной фауной —
Мы пионеры дерзостных идей!
Вот, например, Вован владеет сауной,
И общество открытое при ней.
Мишаня, нрав используя нордический,
Аукционный дом прибрал к рукам
И тезисы борьбы демократической
Расклеил по подвластным бутикам.
Стреляли, жгли, взрывали, врали, крали мы
В чаду парных и в муках биржевых,
Чтоб стали люди в мире либеральными —
Оглянемся: кто числится в живых?
Теперь общак отдать придется оперу,
А ваучеры я отнес в ломбард…
Налей, братан, зальем тоску по Попперу,
Плесни еще – помянем Ханну Арендт.