Дмитрий Быков - Квартал. Прохождение

Обратно можно ехать на такси. Если не выходили из дома, можно выйти, покурить.

Ну, а вас, которому выпал король Рама IX Пумипон Адульядет, мы поздравляем, обнимаем, целуем. Нам предстоит самое интересное — две недели напряженного приближения к счастью. Ну их, этих несчастных, им все равно нельзя помочь. Расстройство одно. А у нас, избранных, всё впереди.

Перепечатайте от руки на компьютере следующий текст.

Когда в два часа ночи Клоков выходил из Настиного дома, чтобы к трем вернуться домой (предлог у него был заготовлен — ночной монтаж), с ним случилась очень странная вещь, с которой все и началось. Шел дождь, он заметил его еще у Насти — стучало в окно. Уходить страшно не хотелось. Хотелось спать. Настя не плакала, и это было плохим знаком: значит, привыкла и ни на что уже не надеется. А раз Настя не надеется, значит, шансов действительно нет: он ни на что не решится, какое-то время все еще протянется, а потом кончится так же, как кончалось всегда. Его мучила двойная вина, и головная боль, и желание спать, и надо было еще добираться домой под дождем. С Настей, как всегда, все было очень хорошо, но и с ней он отчетливо понимал, что жить вместе они никогда не смогут, на пятый день станет не о чем говорить. Теперь, кажется, и она все понимала.

Клоков спустился на лифте, мельком глянул в зеркало, очень не понравился себе и спустился по короткой темной лестнице к двери парадного. Свет в подъезде всегда был тусклый, словно пыльный. Он собрался нажать на кнопку и открыть входную дверь, но тут она отворилась сама, словно кто-то собрался входить. Клоков подобрался — кто еще шляется по ночам, — но за дверью никого не было, она сама перед ним распахнулась. Он вышел и заглянул за дверь — кто это за ней прячется такой услужливый? Сначала он никого не заметил, потом опустил глаза и тогда увидел.

Дверь перед ним открыло и теперь за ней пряталось очень странное существо, которое он принял сначала за карлика в шляпе. Мало ли, ночью домой возвращается лилипут. Клоков страшно испугался сразу, в первый же момент, но существо стояло неподвижно, и надо было сделать усилие над собой, наклониться, заглянуть ему в лицо. Это не было лицом, вообще сразу под шляпой начиналось непонятное и неописуемое. Перед ним стояло законченное воплощение несчастья, болезни и несуразицы: осклизлая, комковатая масса вместо физиономии, и ниже, под детским пальтишком, явно пряталась такая же масса, темно-розовая, местами бурая, с впадинами и наплывами. И хотя глаз существа Клоков не видел, оно явно на него смотрело и чего-то ждало: стоило сделать неверный шаг или сказать не то слово, как ночной урод набросился бы на него, впился, проник, слился с ним навеки. Застыв, они молча смотрели друг на друга. Это не было зло, скорее именно сплошное несчастье, ком плоти, в котором всё не так. Однажды Клоков купил на рынке банку рыбных консервов, которую продавец подал ему с нехорошей усмешкой: видимо, эта банка очень давно лежала на складе. Когда дома Клоков открыл ее, там оказалась даже не гниль, а страшные остатки безумной и напрасной переработки, осколки костей — явно не рыбьих — и зловонные хлопья, от которых даже собака, караулившая у стола, метнулась с ужасом. Он выбросил банку даже не в ведро, а сразу в мусоропровод, чтобы отделаться от этой мерзости скорее и окончательнее. Сейчас целый сгусток этой мерзости, кое-как задрапированный детским карликовым пальто, стоял перед ним и никуда не девался, и невозможно было внушить себе, что все это сон, что Клоков просто заснул у Насти, как всегда бывает, когда надо выйти и не решаешься, — это самый липкий, самый одурманивающий сон, сквозь который всегда просвечивают комната и часы, показывающие уже пять минут третьего; надо стряхнуть оцепенение — и не можешь. Однако дождь был настоящий, дверь была настоящая, и карлик был то самое окончательное и бесповоротное настоящее, в которое превратилась теперь его жизнь, давно рвущаяся между двумя одинаково невыносимыми вариантами.

Это было существо не просто больное, а неудачное во всем, с самого своего рождения, если оно вообще когда-то рождалось; не роковой монстр, а отброс, гниль бытия, болезнь во всем и сразу. И ужаснее всего была именно неудачность этого зла, его мелкость и кривизна, потому что если обычному злу можно противостоять, то с больным ничего не сделаешь. Можно спорить с врагом, но невозможно — с гниением. Как назло, почти ни одно окно не горело, и никто не выходил из подъезда, и вся тьма осенней ночи — самого неуютного, тревожного времени, когда еще цела листва и, значит, есть кому отчаянно и тревожно шуметь напоследок, — словно одобряла карлика, говоря: так и надо, ты заслужил именно это, ничего другого теперь не будет.

У подъезда, заметил Клоков боковым зрением, стояла машина, синяя, блестящая, и запирала выезд его «Мазде», и из этой машины, понял он, тоже наблюдали.

ОТВЕТЬТЕ НА СЛЕДУЮЩИЕ ВОПРОСЫ ПО ТЕКСТУ.

1. Почему Клокова мучает совесть?

2. Во что был обут карлик?

3. Сможет ли Клоков благополучно вернуться к жене?

4. Не стоит ли Клокову вернуться к Насте и там переждать?

5. Зачем вы перепечатали этот тек ст?

Клоков — это я, карлик — это мое безумие, которое подступило уже вплотную и скоро порвет меня в клоки.

Сегодня к вам обратится с просьбой человек, которого вы знаете, но не близко.

Не беспокойтесь, это произойдет обязательно, и не надо мне говорить, что вас каждый день о чем-нибудь просят. Я могу и конкретизировать, если хотите. Человек обратится к вам с просьбой между 12 и 16 часами дня, это с вероятностью 2 к 1 будет мужчина, просьба будет вам не слишком приятна, хотя проситель скорее приятен. Или нейтрален по крайней мере.

Так вот.

Ни в коем случае.

Ни при каких обстоятельствах.

Дело даже не в том, что вы должны постепенно отучать себя от подобных контактов, от собственной и чужой снисходительности, от ненужных обязательств перед ненужными людьми. Не в этом дело. А просто он вас отвлекает от главного, которое уже вот-вот.

Их много таких, желающих отвлечь от главного, и на этой неделе будет особенно много. А мы сейчас несем в себе такой запас денег и совершенства, что постороннего человека он может просто ранить. Не убить, но ранить. И посмотрите, сколько лишних писем, звонков, даже просто на улице подходят со всякой ерундой. Зачем вам это? Привыкайте переходить в другое состояние, другой круг.

Теперь вопрос.

А если это тоже человек из «Квартала», человек проходящий, Homo Procedens, что гораздо важней, чем человек прямоходящий, потому что прямоходящий еще неизвестно, куда идет, а проходящий проходит «Квартал»?

Ни в коем случае.

Ни при каких обстоятельствах.