Тинатин Мжаванадзе - Лето, бабушка и я

Когда ванная была закончена, мама вышла оттуда бледная.

Я в свои одиннадцать и то бы ровнее налепила, не говоря уже о красоте и гармонии.

Я очень хорошо могу описать интерьер, потому что он до сих пор с нами и переделать его было никак нельзя, хотя единственный здравомыслящий человек в семье, муж старшей сестры, приехал, взревел и устроил им всем утро на плацу, но потом сказал — да хоть шеи себе сверните! — папа смутился, быстренько заплатил мастерам и отправил вон, потому что трудно быть Цезарем, когда ты такой нестрашный.

— Да что вы заладили! — оскорбился папа в конце концов, на пиликанья женской части семьи. — Мы вон в детстве вообще в мандаринах нужду справляли, и ничего — выросли! Ванная им не та, тоже мне…

Схватил топор и ушел колоть дрова.

Тунговое дерево, стоящее в самом углу нижнего огорода, разрослось вширь, распластав гладкие толстые ветви почти параллельно земле. Большие матовые листья с прожилками были составлены в плотную крону, дающую цельную тень, нижние ветки давно обрубили в сучки, по которым так легко было забираться наверх, в мою квартирку. Но это если с пустыми руками, а мне надо втащить с собой стопку журналов и фрукты.

За оградой — аккуратно причесанные великанским гребнем чайные ряды, в точности повторяющие все мягкие изгибы холмов. С моей высоты видна сельская дорога, серебристо-голубые эвкалипты и зеленая дымка мандариновых садов.

По этой картинке местами натыканы дома — со смешными железяками на жестяных крышах. Особо модные водосточные желоба украшены голубями.

Наш дом пока недостроен, со своими неоштукатуренными стенами выглядит как затесавшийся в компанию важных господ неотесанный чурбан, бабушка ворчит:

— Что за манера — делать все такое: уа-ха-ха!

И руками показывает что-то несуразно большое.

— Сделал бы человеческий домик на четыре спальни, раз-два и готово, покрасил, обставил — легко! Нет, надо беспокоиться — что люди скажут. Они все равно что-то скажут!

Бабушка разговаривает со мной снизу — она опять что-то делает нескончаемое огородное, я разлеглась в своем тунговом убежище и чищу очередной персик. Это особенные персики — внутри ярко-желтые, сочные, половинки отделяются от багровой колючей косточки сами собой, а шкурка отслаивается, как обгоревшая на солнце кожа, легче легкого, сворачиваясь в красно-желтые лохмотья.

Остановиться невозможно — два персиковых дерева, выращенных мамой, дали плоды первый раз, да так щедро, что ветки приходится подпирать.

— Ешь, ешь, только что сорваны, совсем другой вкус, живые витамины, — одобрительно бухтит бабушка, тюкая мотыгой.

По пальцам течет густой сок, капает на раскрытый журнал «Наука и жизнь» — ах, карандаш забыла, я же «Кроссворд с фрагментами» хотела заполнить.

Ветерок холодит вымазанное лицо.

— Ты что, не помнишь, как папа дом строил? Вечером посидят, выпьют, споют, нарисуют комнату, утром — заливают фундамент!

Мы хохочем.

— А что ты там посадила?

— Каштан. — Бабушка присаживается на пенек и вытирает раскрасневшееся лицо. — Это не сейчас, а весной, надо же его окопать. Хорошее дерево, я люблю.

Каштанчик посреди взрослых яблонь и груш смотрится ребенком.

— Надо бы мне и на своем участке поработать, — задумчиво говорит бабушка. — Поедешь со мной?

— Ура-а-а-а, — впологолоса радуюсь я. Бабушкина деревня — моя любимая, там все только и ждут, что мы у них остановимся на ночлег.

— Когда уже у меня будет домик, — произносит бабушка, думая вслух.

— Ага, — поддакиваю я, очищая последний персик.

Проект для бабушкиного дома начертил дед моего одноклассника, оказавшийся приятелем дяди Шукри.

Домик был нарисован со всеми подробностями, включая шпалерные розы, тени на ступеньках и шторы, перевязанные витыми шнурами. Мы с бабушкой расстилали его на столе и разглядывали, и у обеих было чувство, что до счастья рукой подать, дом почти что готов — еще чуть-чуть, и мы потрогаем его стены.

Это был небольшой бельетажный домик, с пятью ступеньками у кружевного крыльца, с тремя окошками на фасаде — деревенским бы он точно не показался достойным внимания, они бы наверняка раскритиковали дядю за то, что вот — чиновник на службе государства, а матери пожалел хороший дом отстроить.

А бабушке и мне этот домик рисовался в самых радужных красках — и мы планировали, как я буду приезжать к ней и оставаться ночевать, и во дворе зазеленеет трава, как в Раче у Лубы-бебо, и в траве затеряются цыплята, и на кухне будет в углу бухари — камин, в котором бабушка испечет в кеци форель, и мы обязательно заведем собаку, лохматую и ушастую, и она будет не спать ночами и греметь цепью.

— Или мы будем ее спускать на ночь? Как дядя Джемал своего людоеда?

— Да ты что, — пугалась бабушка, — а ну загрызет кого.

— Наша собака будет добрая, она никого не загрызет, — возражала я, уже в мечтах со страшной ручной собакой на поводке.

— Да на черта мне добрая собака, — сердилась бабушка, — мне охранник нужен! Я же там одна буду.

— Почему одна? — терялась я. — Ах, да…

Если домик в самом деле состоится, бабушка уйдет и не будет в ежеминутной доступности. И тревога брала мое сердце двумя пальцами. Домик хотелось, но только чтобы бабушка была со мной все равно.

Приехав на участок, мы шли на верхнюю площадку — фундамент уже залит, рядами ждут своей очереди бетонные брикеты, а рядом стоит, накренившись, высокий водопроводный кран, из которого в любое время дня и ночи, зимы и лета хлещет тугая струя воды.

— Никого же нет, чтобы починить, — сетует бабушка, но воду — самую холодную и вкусную в мире, мы пьем с наслаждением, долго, с перерывами на оттаивание замерзших зубов.

— Эта вода прямо с ледников, — говорит бабушка. — Когда я здесь буду жить, починю, наконец, кран, а то прямо сердцу больно — такая вода пропадает. Хотя, — задумывается бабушка, — не так уж пропадает, прямо в мой огород течет.

Место неописуемо чудесное.

Красная земля, пологие холмы, выше — террасы с цитрусовыми деревьями, и высоченный дуб, как хранитель округи.

— А туда можно зайти? — спрашиваю я, в надежде добраться до дуба.

— Лучше не стоит, чужая земля, — говорит бабушка, разбирая свои саженцы. — Ты же его видишь, зачем руками трогать — и так хорошо, издали.

Бабушкин участок занимает собой склон ниже площадки, на границе с лесом растет орешник, с другой стороны идет сельская дорога.

За нас обычно идет драка — к кому пойдем ночевать. Кто первый успеет — тот и победил! Вот и сейчас слышны голоса с дороги — вот, вот, идут!