Тинатин Мжаванадзе - Лето, бабушка и я

В год два раза — на 7 ноября и на 1 мая — школа начинала готовиться к параду: во-первых, на уроках труда мы мастерили бумажные цветочки на проволоках и приматывали их к дугообразным железкам, которые впоследствии становились парадным реквизитом, а во-вторых, после пятого урока вся тыща человек живого состава маршировала перед школой, являя собой самое клевое развлечение для окрестных жителей и уличных собак. Все остальные школы изгалялись над нами как могли и обидно обзывались «коммуняками», плюя семечковой шелухой и утверждая анархические ценности.

Нам-то что? Маршировки давали возможность неформально пообщаться между собой и позыркать глазами на симпатяг из других классов, а потом с упоением занимать телефон, обсуждая все подробности светской жизни с подругами и вызывая у домашних приступы немотивированной ярости.

За неделю до заветной даты накал страстей доходил до критической отметки: учителя носились с пятнистыми от волнения щеками и срывали глотки, добиваясь стопроцентной посещаемости маршировок. Директор самолично заходил в классы и строжайше проверял, все ли носят форменную одежду.

Ну, форму вы помните: кошмарные коричневые платья, белые фартучки. Ну что ему еще надобно?!

— На голове никаких задвижек, — (удивительно, столько лет руководить русской школой и говорить, как торговка зеленью из Хелвачаури), — а на ногах бэжэви чулочки.

Так, девушки, вы носили в пятнадцать лет эти чудовищные ватные «бэжэви чулочки»?! Которые толстят вашу божественную фигуру, морщатся на попе и на коленях, вообще везде и отравляют вам существование?! Девочки напряглись и приложили неимоверные усилия по доставанию дефицитных колготок, капроновых, тонких, в которых ножки как рожки — прелесть! Я же легкомысленно заглянула в шкаф, нашла мамины «Дедероновские» капронки, отложенные на черный день, и успокоилась.

В день Икс за мной зашла Гуля, а я еще только причесывала свои нескончаемые косы и клялась, что обрежу их, как только вырвусь из-под родительского гнета.

— Ты что!!! — заорала в панике Гуля. — Евгеша знаешь что с нами сделает! Быстрее давай!

В общем, я скоренько оделась и напоследок развернула мамины «Дедероны».

— Что это?! — в ужасе смотрела я на кокетливо обрезанные по верхней линии бедра капроновые шедевры. — Это же правда чулочки!

Поднялась буря.

Мама совала мне мои ненавистные ватные ужасы, я отталкивала их и кричала, что лучше пусть меня выгонят из школы, но я их не надену, Гуля бегала кругом и сообщала через каждые пять секунд, с какой скоростью нам придется бежать. В итоге мама вытащила свои кружевные подвязки и, кое-как пришпандорив чулочки на мою талию, мы общими усилиями создали видимость приличной советской школьницы.

Запыхавшись, мы с ни в чем не повинной Гулей только успели стать в строй и получить реквизит. Вымуштрованные не хуже прусской армии школьники под мегафоновские команды физруков стали разделяться на ровные ряды и шеренги. Я, как обычно, попала в крайний ряд, который шел со стороны правительственной трибуны: выпученные зеленые глаза и чебурашкины бантики сделали свое черное дело.

— Раз-два! Раз-два! Левой!.. Левой! — гремело по всему кварталу.

Я успокоилась и со страшно кокетливым видом стала махать железкой вместе со всеми. Но постепенно почуяла легкий дискомфорт: мои бэжэви чулочки неотвратимо сползали вниз. Продолжая четко впечатывать ноги в асфальт, я скосила глаза вниз и увидела страшную картину: сначала был подол коричневого форменного платья, потом голые бедра с затейливыми бордельными подвязками, а затем уж собственно «Дедероны» гармошкой на коленках.

…Если бы в тот миг молния ударила прямо мне в лоб и пришибла на месте, я была бы просто счастлива. Кругом же мальчики — понимаете, мальчики!!! Я судорожно стала подтягивать одной рукой чулочки с подвязками, а другой продолжала размахивать железкой, которая скривилась и испортила весь намаршированный за месяц идеальный пейзаж. А колонна-то движется, не останавливаясь, и синхронно поднимает-опускает дуги с белыми цветочками, стройными рядами к светлой победе ленинизма, а тут какая-то Чебурашка с неисправными подвязками суетится и кренится в разные стороны…

Физрук подбежал ко мне и в бешенстве заорал в мегафон:

— Левой! Тебе говорят, право-лево не различаешь!!!..

— Я не могу идти, отпустите меня, — чуть не плача, продолжала я подбирать подлые подтяжки, которые почему-то вдруг стали на десять размеров больше.

Пришлось останавливать колонну. Меня вывели под руки, как будто я была токсикозная беременная и грозилась упасть в обморок: я переставляла ноги, стараясь держать бедра вместе. Потом подумали и дали мне в провожатые Гулю.

…Как мы добирались домой — это будет почище «Одиссеи» Гомера. Я не пропустила ни один подъезд, поднимая с проклятиями чулочки и подтяжки, а Гуля с вороватым видом стояла на улице на стреме. Путь, занимавший медленным прогулочным шагом десять минут от школы до дома, растянулся на хороших полтора часа.

— Говорили мы тебе — надень нормальные колготки, — проворчала бабушка, поднимая с пола зашвырнутые в гневе подтяжки с чулочками. — Толстят они, видите ли. Зато пошла бы на парад вместе со всеми!

— Чего я там не видела?! — рассвирепела я. — В жизни больше никогда не надену чулки!!

— И не надо, — легко согласилась бабушка. — В них снизу поддувает!

Уход за красотой занимал самое живописное место в бабушкиной философии: в ней причудливо переплетались два направления — соблюдение приличий и при этом достижение царственной прелести.

— Голые твои лапы никто не должен видеть, будь хоть трижды оттертые до блеска: открытые босоножки еще куда ни шло, но подошвы!!! Что за стыд кромешный — показывать свои подошвы!

Руки-ноги всегда должны быть в порядке. А знаешь, как лучше всего маникюр делать? Дурочки эти, лентяйки и транжиры, по салонам сидят, думают — за деньги неземными красавицами станут. Да ни в жизнь! Самое легкое и здоровое: возьми хозяйственное мыло и постирай тряпочку какую-нибудь — кожа сразу отмякнет, садись, ножницы спиртом протри и давай себе красоту наводить. Ничего, и левой рукой наловчишься.

Спирт, йод, сода — вот главные бабушкины союзники и орудия в борьбе за здоровье, разумное устройство мира и красоту. Этими тремя столпами можно было удержать планету на месте, а все остальное — сплошное баловство и трата денег.

Хорошие манеры плавно вытекали из правил приличий, их нарушение было чревато обрушением основ мироздания:

— На людях не надо ржать, как лошадь. Парни любят что-то такое изобразить, девочек забавлять, но они же хитрые!!! — следят, кто как себя ведет! Смеешься — на здоровье, но чтобы как колокольчик.