Николай Коняев - Дальний приход (сборник)

Да еще «Спаси, Господи, люди Твоя…» время от времени едва слышно повторял Петр Андреевич, и чистые слезы сами бежали по лицу.

Петр Андреевич не вытирал их…

Весь день лил дождь. Не стих он и к вечеру.

— Вот ведь льет-то… — сказала Анна Петровна, останавливаясь у окна. — Словно конец света наступает.

— Ложитесь спать, мама! — ответила Вера.

Она тут же пожалела, что не удалось сдержать вспыхнувшую досаду, но едва пожалела об этом, как рассердилась и на себя, и свекровь еще сильнее.

Господи! Да не нужно было и приезжать на дачу…

Это егомать, пускай он и вез бы продукты, а то остался дома, а она, Вера, здесь, и теперь, наверное, и не сможет вернуться из-за дождя в город.

— Наш-то не приедет, кажется… — вздохнула Анна Петровна. — Такой дождь.

— Куда ему ехать? — сказала Вера. — Растает еще.

— Может быть, дела какие…

— Конечно, дела… — усмехнулась Вера и уже помягче добавила: — Ложитесь спать, мама. У меня голова раскалывается.

— Дождь… — словно не слыша ее, проговорила Анна Петровна. — Соседская старушка сегодня опять на поле за морковкой поехала, я видела — с мешком шла…

— Откуда вы знаете, мама, что за морковкой? Может, просто ходила нарвать травы? Почему вы о людях такдумаете?

— Она сама рассказывала… — не обидевшись, ответила Анна Петровна. — Вчера она тоже ходила, но неудачно… Там караулят… А она к каким-то парням молодым пристроилась, вместе с ними собирала, к парням бригадирша боялась подходить. А когда собрала целый мешок, парни у нее морковку отобрали, погрузили со своими мешками в машину и уехали…

Вера искоса взглянула на свекровь. Высокая, прямая и в свои семьдесят лет, она стояла у окна, и в выражении лица, как и в голосе, не было ни осуждения, ни сожаления.

Как-то очень бесстрастно рассказывала она эту историю, никак не обнаруживая своего отношения. Впрочем, она и всегда говорила так, словно выжидая, как отнесутся к этому другие…

Веру это раздражало, а муж объяснял манеру матери разговаривать так — беженским синдромом. Дескать, раньше она была другой, пока не пришлось за бесценок продать квартиру и перебраться сюда. Сейчас Верин муж пытался купить матери хотя бы комнату в коммуналке, но и на комнату придется, по-видимому, добавлять свои деньги. Хорошо еще, что хоть контейнер с вещами застрял где-то. А то и не придумаешь, куда сложить. Разве только сюда везти, на дачу…

— А мне жалко соседскую старушку… — сказала Анна Петровна. — Понимаете, Вера, я представила себе огромное черное поле. Грузовик, застрявший вдали… Пирамиды пустых ящиков… И никого, никого вокруг. Только эта старушка с молодыми здоровыми прохвостами.

— Ага… Жалко… Она, что,растила морковку? Тоже ведь воровать пришла… — сказала Вера. — Самой нужно было думать, куда полезла…

Вере хотелось сказать что-нибудь примиряющее, а получилось резко. Она нахмурилась, но больше ничего говорить не стала. Прошла в соседнюю комнату, где висело несколько икон, и, остановившись перед ними, перекрестилась, а потом начала читать вечернее Правило.

И утренние, и вечерние молитвы Вера старалась читать каждый день, но всякий раз ловила себя, что, произнося слова молитв, думает не о Боге, а о дневных неприятностях и хлопотах.

Вот и сейчас, произнося вслух слова: «Господи, Боже наш, еже согреших во дне сем словом, делом и помышлением, прости ми…», думала она о свекрови, стоящей у окна в соседней комнате.

Дверь между комнатами была открыта, и свекровь прекрасно слышала, что Вера молится, но не подходила, чтобы помолиться вместе или хотя бы постоять рядом перед иконами…

Впрочем, свекровь и одна не молилась. С какой стати молиться, если всю жизнь прожила заслуженной учительницей?

Вера вспомнила, как сразу после свадьбы ездили они с мужем в Душанбе к свекрови и целую неделю жили в квартире, где повсюду — на тумбочках, на столиках, на полочках стояли Ленины. Эти бронзовые, малахитовые, чугунные, гипсовые — а один даже серебряный был! — бюстики дарили Анне Петровне на юбилеи, в дни выпусков, и на каждом было написано от кого и когда подарен. Щурясь, смотрели Ленины на Веру, и Вере очень неуютно, как-то нехорошо было под этими бронзовыми, чугунными и малахитовыми глазами.

Сейчас Вера вспомнила, как она в конце первой же недели начала торопливо придумывать вранье, чтобы уехать поскорей. Интересно: привезет свекровь и сюда своих Лениных или нет? Или бросила там, вместе с квартирой?

Наконец-то Вера дочитала положенные молитвы и вернулась в большую комнату.

Свекровь уже разобрала свою кровать и сейчас сидела на постели, расчесывая седые, но еще густые волосы.

— Сергей уже не приедет… — сказала Вера. — Я с вами, мама, в комнате, на диванчике лягу. Чтобы не страшно было.

— Ложись… — согласилась свекровь. — Только мне после Душанбе уже ничего не страшно.

Этого она могла бы и не говорить. Получилось, что Вера как будто за нее и хотела спрятаться со своими страхами.

— Я знаю, мама, вам трудно пришлось… — сказала она, укладываясь на диван.

Свекровь промолчала в ответ, и Вера, включив нижний свет, взяла со столика книгу. Это были «Посмертные поучения» Нила Мироточивого…

В электричке Вера не смогла читать книгу, но сейчас постепенно увлеклась. Уже позабыв и про свекровь, и про мужа, не приехавшего на дачу, с замирающим сердцем бежала глазами по строчкам; впитывая в себя слова афонского монаха о человеческих грехах и Божиих карах. И уже давно, погасив свою лампу, заснула свекровь, уже совсем потемнели окна, а Вера продолжала читать, увлекаясь и волнуясь все сильнее…

«Злопамятство есть печать антихриста, ибо злопамятство запечатлевает сердце человека как бы антихристовою печатью…» — читала Вера и думала, что это про нее написано, ей в предостережение…

Она сама, несмотря на вспыльчивость, никогда злопамятством не страдала… Зато сколько раз приходилось сталкиваться с этим. И муж, и свекровь не умели так легко, как она, забывать обиды, и поэтому получалось, что она, Вера, всегда в чем-нибудь виновата перед ними…

А глаза бежали дальше по строчкам и уже другие страшные картины возникали в сознании, совмещаясь с тем, что думала Вера…

«Многие будут умирать на дорогах. Люди сделаются, как хищные птицы, набрасывающиеся на падаль, будут пожирать тела мертвых»…

Глухо застонала на кровати у противоположной стены свекровь, но Вера только взглянула на нее, и снова глаза впились в строчки книги…

«Но какие люди будут пожирать тела мертвых? Те, которые запечатлеваются печатью антихриста; христиане, хотя им не будет выдаваться, ни продаваться хлеб за неимением ими на себе печати, не станут есть трупы; запечатленные же, несмотря на доступность им хлеба — станут пожирать мертвецов. Ибо когда запечатлевается человек печатию, сделается сердце его еще более бесчувственным; будучи не в силах выносить голод, люди будут хватать трупы, и где попало, сев в стороне от дороги, пожирать их»…