Николай Коняев - Дальний приход (сборник)

— Ой! — всплеснула руками старуха. — Семушка и есть. А я тебя ведь издаля заметила, только наверняка признать не могла.

— Я-то Семен, — пробурчал Семен Порфирьевич. — А тебя-то какой леший, старая, занес сюда?

— Дак клюквы побрать приехала, — кивая на корзины, отвечала старуха.

— А-а… — Семен Порфирьевич, нагнувшись, снова принялся рвать мох.

— А ты мох рвешь, Семушка? — не отставала бабка Лиза. — Подруб ладишь делать или так, на баньку?

Семен Порфирьевич ничего не отвечал ей, аккуратно обдирая кочку. Мох отставал легко, прядь за прядью, обнажая рыжеватую, болотную землю.

— Шесть мешков тебе рвать-то? — удивилась бабка Лиза и, присев на корточки, спросила: — Помогчи, может?

— Помоги, если не шутишь.

— Помогу-помогу, — сухонькие пальцы бабки Лизы забегали по болотной кочке. — Чего ж не помочь хорошему человеку? А человек-то ты, сразу видно, хороший.

— Разглядела, что ли, теперь?

— Ага, Семушка, разглядела…

Семен Порфирьевич только хмыкнул, и теперь оба замолчали. Только когда наполнили мешки, — а вдвоем-то скоро они их наполнили, — Семен Порфирьевич вытер пот и, вытащив сигарету, опустился на мешок.

— Сюды-то как тебя занесло? — спросил он, закуривая.

Синеватым дымком сигареты заволокло на мгновение прогорающие до самого нутра березки, чистое пространство реки, но тут же дымок рассеялся, снова прозрачным стал воздух.

— Дак вот, клюкву поехала побрать, — вздохнув, ответила бабка Лиза. — Самой-то уж не до ягоды, может, и помру зимой, доче послать надо. А не принесет ведь никто, самой брать надо. Вот и пособирала.

— Да я вижу, что не грибы собирала, — усмехнулся Семен Порфирьевич. — Сюда-то как попала? Пешком, что ль, прибрела?

— Сусед взял на моторку. Трешки им с приятелем не хватало, вот и взял. На бензин, говорит. А сами-то тоже вроде как за клюквой сюда ехали.

— Отстала от них, что ли?

— Не совсем чтоб отстала, а получилось так… — виновато проговорила бабка Лиза. — Они на болото меня точно свезли. Ну, вначале тоже пособирали. По одной ласте не набрали, а потом под кустик и за бутылочку. А я знай себе собираю. Еще корзину недобрала, слышу, кричат меня. «Дак што ж это такое? — думаю. — Три рубля у меня взяли, а и корзинку насобирать не дадут». Ну и притаилась за кустиками, беру ягоды и не откликаюсь. Думаю, подождут, тоже поберут ягод. А они поматюгались и в лодку. Я, когда мотор-то услышала, корзинку бросила да на берег. Дак куда там… Они уже в черную точечку превратившись. И опять ведь я не испугалась вначале. Думаю, в магазин съездят да воротятся. Мыслимое ли дело, подряженную за три рубля пассажирку на болоте бросить! А у их, видно, и совесть всю вином залило.

— Значит, бросили?

— Бросили, Семушка, бросили, — смахивая с глаз слезинки, отвечала бабка Лиза. — Как нелюди какие. Помирать на болоте бросили.

— Испугалась небось?

— Не знаю… — Бабка Лиза вздохнула. — Ты вот мне объясни лучше, Семушка. Как же это так получается? Раньше против нынешнего лодок в десять раз меньше было, а на болото, бывало, съездить, дак сами звали. А теперь и лодок столько, и трешку дашь за провоз, а все равно не знать, как домой доберешься…

— Лодки другие стали, — неохотно ответил Семен Порфирьевич. — В такую лодку лишнего пассажира взять — скорость падает. А это время, ну и бензину опять же больше требуется. Вот и не берут за так пассажиров.

— Скорость… — задумчиво повторила бабка Лиза, словно бы пробуя это слово на вкус. — А на что тогда скорость-то эта, если она людей друг другу врагами делает? Если разъединение от ней одно?

Ничего не ответил на это Семен Порфирьевич.

— Ишь ты, — сказал он, вытаскивая рукой прядь мху. — Добрый какой мох-то. Бревно, понимаешь ли, сгниет, а он ничего, держаться будет.

И тут же без всякого перехода добавил:

— А ты ловка, Лизавета Петровна, мох-то драть.

— С деревни сама, дак знакомое дело, — чуть зардевшись, отвечала старуха. — Это сейчас не растет ничего. А раньше-то и лен ростили. А я и его ловка драть была.

И засмеялась, прикрывая морщинистой ладошкой рот.

Потом как-то сразу смолкла и озабоченно взглянула на Семена Порфирьевича.

— Семушка, — сказала она. — А у тебя-то каково на лодке со скоростью? Можно будет меня взять?

Назад против течения моторка ползла еще медленней, и снова загляделся Семен Порфирьевич на тихие, пригретые солнышком берега.

Ласковый ветерок дул навстречу.

Бабка Лиза, сидевшая впереди, стянула косынку, подставляясь этому теплому ветерку. Глядя на нее, расстегнул фуфайку и Семен Порфирьевич.

— Тепло-то как, а? — наклоняясь, сказал он.

— Дак ведь бабье лето пришло, — ответила бабка Лиза.

— Да… — проговорил Семен Порфирьевич. — Это антициклон, Лизавета Петровна, такой. С Азорских островов нам тепло несет.

— Откуда?!

— С Азорских, говорю, островов! — крикнул Семен Порфирьевич. — В Атлантическом океане такие острова есть.

— А-а… Ну, да, ну, да… — закивала бабка Лиза. Потом повернулась и спросила: — А ты, Семушка, в кочегарке трудишься-то?

— В кочегарке. — Семен Порфирьевич пожал плечами, досадуя на свою пассажирку, перепутавшую антициклон, начавшийся на Азорских островах, с его кочегарной работой. — А что?

— Дак ничего, — отвечала бабка Лиза. — Золы-то мне не пособирал бы, Семушка?

— На что тебе зола, старая? — удивился Семен Порфирьевич.

— Дак огород наладить, Семушка, надо, — зачастила бабка, но как-то так, что и за ревом мотора ее было слышно. — Картошка-то вся фигурами какими-то расти стала. Не хватает ей питания, вот и растет так. Таки дурные картофелины попадаются, что и в руки взять страшно.

Семен Порфирьевич усмехнулся.

— Лизавета Петровна, Лизавета Петровна, — проговорил он. — Смотрю я на тебя и вижу: нисколько ты не переменилась. Ты ж только что помирать собиралась на болоте. А теперь что? Полчаса прошло, а тебе золу достать приспичило.

Бабка Лиза поджала губы и принялась заматывать косынкой голову. Моторка въезжала в поселок.

Про золу старуха, однако, не позабыла.

— Так ведь надо, Семушка, землю устроить-то, — выбираясь на мостки, сказала она. — Я-то помру, а земля останется. Другие люди посадят чего, а такая фигура вырастет, они и вспомнят меня добрым словом. Вот, скажут, жила умелица, землю-то довела до чего. На земле живешь дак…

— Ладно-ладно! — замахал на нее рукой Семен Порфирьевич. — Будет тебе зола, будет. Иди давай, попадай домой.

А сам он все еще сидел в моторке, ткнувшейся носом в берег, смотрел, как ковыляет по деревянному тротуару старуха, почти волоча по земле тяжелые корзины с клюквой.

— Интересно все-таки, — пробормотал он, снова вспомнив про мужика из телевизора, который рассказывал вчера про Азорские острова. — А какие они, острова-то эти? Теплые, небось, если с них такая прорва тепла выделяется…