Array Белобров-Попов - Русские дети (сборник)

— Так даже, — сказал удивлённый Лёня.

— Да. — Гера был в своих словах уверен. — Но карлыши готовят бунт.

— Жаль, девиц в темноте не разглядели. — Лёня вздохнул. — Ну, этих, которых в рабство…

— На свету им быть нельзя, — пояснил Гера. — Они же под землёй живут — ослепнут.

Думая о покойниках, люди невольно присваивают им какую-то таинственную форму жизни. Иначе думать тут о чём? Рухлядьев же, напротив, глядя на живых, был полностью уверен, что имеет дело с неугомонной формой смерти. Вот и сегодня утром приходила тётка… Помстилось ей, что снизу, из полуподвала, сыростью и плесенью несёт. Негодовала: по какому праву болото развели? или у вас тут баня с развратом? Но стоило вахтёру цыкнуть зубом: молчи, мол, сука, я чечен: в носке кинжал, а за щекой граната, — она и озябла. И снова умерла, так что не видно и не слышно.

Закрыв за Роминой «газелью» синие ворота, Рухлядьев поморгал над кроссвордом в доставшейся от сменщика газете (крыса в мышеловке — от него же) и отгадал два слова: «василиск» и «самосад». Вслед за тем подумал немного о Сергее Сергеевиче и запертых в подвале косоглазых лилипутах — прислушался к своему сердцу, этому ладному комплексу гладких мышц, и ничего не услышал. Потом собрался было сварить в пластиковом чайнике воды для чая, но краем глаза увидел, как за окном из-под ворот во двор мелькнула тень. «Опять!» — нехорошо подумал Рухлядьев про кошку. И ошибся.

То была не кошка, то был Вова. Стратеги Гера с Лёней послали его в разведку боем, а сами, достроив и укрепив осадную покрышечную башню у забора, расположились на «лысой» резине вдвоём и осторожно наблюдали, есть ли в цитадели гарнизон. Вова идти не хотел, боялся, его по-детски взяли на слабо . Не столько Гера, сколько Лёня — ему было нужнее, потому что Гера мог в щели под воротами застрять и в разведчики тут не годился, а сам Лёня на эту роль вполне бы мог сойти. Но он хотел быть полководцем и руководить схваткой.

Выйдя из каморки, Рухлядьев с радостным удивлением обнаружил, что нарушитель — мальчик, крадущийся с оглядкой через двор к железным дверям, отороченным по краю резиновым утеплителем. Весь в предвкушении сладостной кары, Рухлядьев тихо двинулся за ним, отрезая злоумышленнику путь к отступлению и потирая руки.

Мальчик, опасливо вытягивая цыплячью шею, ещё не до шёл до двери, как вдруг сверху на высокой ноте закричали: «Шухер! Тика́й, Пупок!..» — и в тот же миг под ногами вахтёра с громким хлопком, так что едва не заложило уши, разорвалась какая-то пиротехническая дрянь. Рухлядьев вздрогнул, быстро огляделся и увидел над забором, точно две репы — одна посочнее, а другая посуше, — две головы малолетних соучастников.

— Вот я сейчас вихры-то надеру! — погрозил он сухим кулаком, но тут же переключил внимание на главную жертву.

Вова, с ужасом глядя на приближающегося вахтёра, пятился к стене — рот его плаксиво искривился и намок…

Поймать молодого человека проще, чем кошку, даже если кошка желторота, а молодой человек очень хочет улизнуть. Ничего не попишешь — другая тяга жизни. А от тяги зависит и вольный нрав, и жар огня в печи. Вова дёрнулся влево, дёрнулся вправо, покорился судьбе и мягко обмер перед её посланником, как лягушка перед ужом. Рухлядьев схватил левой рукой нарушителя за шиворот, а правой отвесил быстрый обидный подзатыльник — один, другой, третий…

— Вот тебе, мазурик, — мерно, под взмах руки, с улыбкой приговаривал вахтёр, — вот, прохвост…

С каждой затрещиной Вова всё глубже втягивал голову в плечи, а в шортах его в ритме ударов позорно открывался краник и выпускал короткую горячую струйку. По Вовиной ноге текло, он ревел, как маленький, мотал беспомощно руками, трепыхался, тянул длинную букву обиды, страха и от чаяния: «Аааааа!..» — но из лап Рухлядьева ему было не вы рваться. Вокруг грохотали разрывы, взвивались сизые дымки, с забора раздавались кличи и воинственные писки, однако вошедший в азарт страж только сильнее распалялся и шире заводил размах.

— Вот тебе, мошенник! — Рухлядьев улыбался, и глаза его блестели. — На чужой огород не суйся, прощелыга…

Бах-бабах — грохотало вокруг.

— Беги, Пупок! — истошно вопили головы с забора. — Не трожь его, пусти!

— Сейчас, пустил… — плыла довольная ухмылка на скуластом, обветренном лице вахтёра. — На-ка, шаромыжник…

Вид Вова имел постыдно жалкий: слюни, слёзы, сопли — всё смешалось на его искажённой гримасой последнего отчаяния рожице. Он уже рыдал взахлёб и, пожалуй, не смог бы сам остановиться, отпусти его сейчас мучитель на свободу. Но тот не отпускал.

— Не суй, — самодовольно учил Рухлядьев воющую жерт ву, — не суй куда не надо носа. Понял? Не слышу. Получи леща, проныра! Понял?

Канонада прекратилась, но ни бдительный страж, ни рыдающий злоумышленник не заметили конец артподготовки — Рухлядьев по-прежнему вбивал в изловленную шантрапу науку, малолетний тать ревел, моча штаны и пуская сопли.

Тут с вышины забора во двор мешком перевалился ещё один варнак. Он грузно шлёпнулся на землю, поднялся, издал ободряющий вопль, рванулся на подмогу — и на Рухлядьеве повисла тяжесть чужого тела.

— Пусти его! — рычал подоспевший на выручку товарища Гера. — Держись, Пупок!

Рухлядьев с трудом отшвырнул вцепившегося в него злодея — тот был увесист, крепок в хватке и норовил зажать Рухлядьеву приёмом шею. Но сброшенный вновь подскочил, и не успел вахтёр, оставив выученного сопляка, переключиться на новый объект воспитания, как голову его, породив в глазах круги и звёзды, ошарашил нежданной силы удар. Рухлядьев не лишился чувств, но остолбенел. К ногам его, на асфальт, с каменным стуком упала розовая фигурка смеющегося Будды.

Сообщники не медля сиганули через двор к воротам, полезли в щель под ними, и — один мышкой, а другой с пыхтением, рискуя застрять, как клин в колоде, — были таковы.

На едином дыхании, бегом, почти летя, молодые люди обогнули автомобильную мойку, миновали шиномонтаж и, лишь забившись в заросли полыни, крапивы и чистотела у трансформаторной будки, присев на землю, так что трава покрыла их с головой, перевели дух.

— У-ух… — Слёзы на разгорячённом Вовином лице обсохли, но шорты оставались предательски мокры. — Что долго так? Чего не выручали?

— Думали, болтами отобъёмся, — Гера тяжело дышал, разглядывая оцарапанную руку и порванный о нижний край ворот рукав рубашки, — а они тут и кончились.

— Думали… Пока вы думали, меня Горыныч этот чуть не убил. Мозги уже из ушей брызгали… А Свинтиляй? — Вова словно сейчас только заметил отсутствие Лёни. — Свинтиляй где?

— Свинтил. Как я на забор полез, он, видно, и того…

— Трус, — осмелел от переживаний Вова — в глаза Лёне он не посмел бы так сказать. — Трус несчастный.