Елена Костюкович - Цвингер

Дребезжит старорежимная звонилка у кровати. Это Курц извещает, что такси внизу. Виктор выскакивает сломя голову. Резервные двадцать минут до поезда просвистаны. Теперь уж не попасть в аптеку — только если чудом успеть на месте, до выступления. На выходе Курц сует Виктору в руку распечатку. Из жанра Курцевых подарочков. Долгожданное, от Мирей? Расписание наконец?

Нет! Какая-то рассылка, макулатура.

В левой руке, дабы не потерять, билеты и Мирейкина инструкция. Итак, я должен быть в Кельне к тринадцати на «Немецкой волне» об архивных находках. Потом интервью на «Транс Тель». Туда обещали привезти в секретной машине Серафима Ватрухина. Потом обед на водокачке с Глецером, Федорой, российскими кинематографистами — для юбилейного фильма о Плетнёве. Водокачка, самый шикарный в городе ресторан, найти нетрудно, отовсюду видно, говорила Мирей. Сказать две или три фразы и мчаться. На Бэрову презентацию, которая на ярмарке в шесть тридцать, и надо быть.

Гутен таг, мне срочно Хауптбанхоф.

Добежал до вагона. От задыхания саднило в и без того огнедышащей шее. На мягкой лавке, протирая очки, просмаркивая нос, стряхивая воду с плаща, Виктор попал взглядом на соседскую газету. В Ираке начинается суд над Саддамом… Этого не хватало! Исламские экстремисты остервенеют еще в сто раз! Вот прямо сейчас, ей-ей, раскаленные от злобы моджахеды бегают по выставке и караулят меня… Еще активнее они Бэра, конечно, ищут.

Бэр сядет в четыре тридцать. В шесть он на ярмарке.

Это даже любопытно: крестовый поход янычар. Охота мусульманской гвардии на Вечного жида. Тьфу, тьфу, не сглазить. Бэр неуязвим. Неуязвим для опасностей. Добро пожаловать, моджахеды! Зубки у вас на Вечном-то жиде обломаются.

Зачем все же Курц дал бумажку. Не до бумажек. Мне выступать. Продумаю выступление.

За окном дрок, лиловый вереск и домики. Темные облака. Почему? Буря, не иначе, шумела рядом и взметнула в воздух пласты земли.

С чего же я начну на радио? Сольное выступление, я сам себе ведущий. Название «Скаут архивов». Ну ладно, я — скаут. Понадобятся хохмы, заготовки, репризы. Йес, плиз. Есть реприз.

Ну, для начала скажу им: главное для архивиста, во-первых, не быть аллергиком. Во-вторых, уметь сортировать информацию и отбрасывать восемьдесят процентов, то есть бороться с переизбытком. И в-третьих, уметь додумывать, то есть бороться с недостатком.

Еще скажу: не верьте, будто документ сам за себя поет. Он, конечно, поет, но он поет на непонятном языке. Честь и слава тому, кто сделает так, чтобы этот язык стал внятен. Как только документ попадет в контекст, он откроет рот и послышится громкий его рассказ.

А бывает ли, что документ вопит не своим голосом? Бывает, бывает. В ненатуральной компании, в неправильном контексте.

Архивы обольстительны и опасны, скажу. Они могут осыпать золотым дождем, могут и затянуть в болото. Расскажу одну из версий, как обнаружили, кто скрывался под псевдонимом Абрам Терц. Искали автора книги, запрещенной в СССР. Никто не знал, что это был литературовед Андрей Синявский. И это якобы удалось рассекретить по одной детали: он вставил в текст, что-де «больной Ленин в Горках ночами выл на луну». Цитата из медицинской карты Ленина, а она хранилась в партийном архиве. Взяли список пользователей архивной папки — вычислили Синявского!

Схватили, засадили. Так мстят архивы.

Научно-технический прогресс многое поменял. О да. Сегодня я пессимистичнее, чем был в молодости, потому что средства дезинформации стали мощнее. Однако и оптимистичнее, ибо что-либо истребить в эпоху интернета невозможно. Единственный на свете экземпляр второй книги «Поэтики» Аристотеля можно было сжечь в восьмидесятом. Но не сейчас, по прошествии двадцати пяти лет.

Что угодно найдут в стертом файле, отсканируют, вывесят. И кто-нибудь когда-нибудь кликнет. По «Гуглу». Или наугад. Рано или поздно на либеральный диссидентский текст напорется, при подборе порнофото, неискушенный «бритоголовый». И — бац! — вдруг, скотина, впечатлится? Задумается? На планетарных просторах плевел кое-какие добрые злаки выживают…

Перейти к технике нашей работы. А, нет, сначала про цель. Цель — чтобы мировые издатели, европейские и т. д., без грантов, матрешек, притопов-прихлопов-прилепов, по собственной воле издавали, рекламировали и продавали через настоящие магазины книги, составленные нами. (В общем, надо будет сказать в подобном роде нечто.) Чтобы наши книги не оказывались, под фанфары фондов «Россика» или «Руссико», надетыми как горшки на художественно сплетенный тын в российском стенде, где слышатся и не слышатся «Подмосковные». В очередном дальнем торце выставки.

О технике. На грани детектива. О перевозке запретного. Об умыканиях, о тайных знаках. Романтика агентского дела. О Лючиином опыте? Нет, это нет. О том, как Пастернак использовал условные жесты: придет от него письмо по-французски — выполнять указание, по-русски — не выполнять.

Кстати, имя Пифагор в записке Лёдика…

Об этом ли сейчас? Не время, Виктор. Выступление. Соберись.

Приведу пример с Хрущевым и его мемуарами. Когда «Тайм-Лайф» послал ему две нелепые шляпы, красную и черную. С просьбой сфотографироваться в какой-нибудь. В знак, что согласен на публикацию мемуаров за границей. Хрущев снялся с обеими шляпами: одна была у него на голове, другая в руке.

Перейти непосредственно на Ватрухина.

Ватрухин — самая эффектная работа агентства за много лет. Если позвонят радиослушатели и спросят, как вообще удалось найти Серафима Ватрухина, ответ — он свалился сам в руки. На коллоквиуме в Институте истории в Тренто один из собирателей документов для сборника «Заключенные итальянцы в ГУЛАГе» сказал мне, что вроде бы в Москве в частном хранении имеется солидный корпус архивных документов о работе спецслужб в конце советского периода, и даже, невероятно, почти вплоть до нынешнего дня. Я поехал и встретился с Ватрухиным. На первую встречу со мной в Москве в один из самых дешевых и неприметных квартальных продмагов он пришел с пенсионерской сумкой на колесах. В сумке под батоном, пакетом молока и свернутым пыльником кипой лежали машинописные и рукописные листки.

Шел март девяносто девятого. Ватрухинская коллекция создавалась в течение двенадцати лет, в последние годы СССР и после распада системы. По званию Ватрухин майор ФСБ, по виду — скорченный человечек в кепке.

Получив вдруг доступ, в связи с перекройкой архивной системы спецслужб, к самым суперохраняемым бумагам, Серафим Ватрухин стал переписывать документы. Комкал, они летели в мусорную корзину. В финале дня скомканные бумажки засовывались в носок. Дома он укладывал их для расправления под матрац.