Елена Костюкович - Цвингер

Не подействовали никакие разъяснения, чем отличается позиция Антонии и ее товарищей из Movimento studentesco от классических «Красных бригад». Джанну-Аделаиду мутило от этих тем. Она на каждой фразе хваталась за телефон. Еле удалось уговорить ее никуда не звонить и вообще соблюсти нейтралитет. Только в обмен на обещание, что Антония, вместо того чтобы задерживаться в Орте, уберется оттуда в первый же вечер. Как ни молила Тоша дать ей пожить несколько дней, встретить необходимого человека — та ни в какую.

— И где бы ты ни упряталась в бурге, знай, мне доложат, и тогда я тебя сама сдам. Но все же рассчитываю на обратное. Никогда не встречаться. Как ты меня разочаровала! Ведь ты росла на моих глазах, а теперь приходится вырывать тебя из сердца! — напутствовала ее старая командирша партизанских бригад.

— А я приехал через неделю, — пробормотал Виктор.

— Мне удалось все же прожить там три дня, при всем риске. Сидела в капеллах. Ждала у могилы партизана Скорпиона… Ночевала на скамье.

Потом позвонила по аварийному номеру, полученному еще в Падуе от товарищей. Ну, там взял трубку Джоб. На следующий день он явился из Каррары и перетащил меня буквально за шкирку по тропе контрабандистов во Францию. На перевале нас засекли. Джоб стрелял.

— Надеюсь, в воздух…

— Не знаю куда. Я была совершенно бессознательна.

Джоб, объяснила Антония, работал в смычке с засекреченной ячейкой верных друзей из фракции Il potere operaio , которая базировалась в Массе-Карраре. Эта фракция и называлась немножко по-другому, и вообще не была связана с общеитальянским Potere Operaio . Здешние, в Массе, были романтики, наследники знаменитых полусумасшедших каррарских анархистов. Поэтому именно в Массе Джоб смог и укрыться, и личность сменить, и все документы спокойно повыправлять.

Антония в первое время жила на конспиративной квартире в Лионе. Не выходила из дому. Захирела так, что хозяева квартиры, встревоженные, дали Джобу знать. Ну, он поехал, понимая, что девчонка нуждается в помощи. И впрямь была плоха. Сидела и смотрела в точку. Интересовалась только газетами на любых языках, рвала их на куски и принципиально не подбирала мусор.

Джоб в первый год пробыл почти восемь месяцев при ней. И выхаживал, и заботился. Он ей объяснил, что имеет смысл пожениться, потому что во Франции жена берет фамилию мужа. Ну а потом Антония пять лет переезжала из города в город, теряла удостоверения и паспорта, получала новые, чистые, пока следы ее прежней биографии окончательно не растворились в небытии.

Летом восемьдесят первого она сменила Лион на Монпелье, он вернулся в Версилию. Жизнь потекла по разным руслам. Рождение девочки, Зинаиды, не изменило ничего. Антония Джобу не стала об этом сообщать. Он узнал об отцовстве, уже когда Зинаида пошла в среднюю школу.

А в том же восемьдесят первом, едва оправившись от родов, Антония поступила учиться и, стиснув зубы, прошла все курсы юридического и аспирантуру. Девочку пестовала няня. Деньги, спасибо им, переводили родители.

Родители? Горевали. Они и приезжать к ней не могли. За все эти годы виделись четыре раза. Потом и мама и папа скоропостижно ушли из жизни. Антония не могла приехать хоронить их.

Глаза Антонии, хотя и в темноте, и сами темные, как будто огнем горят. Это что, слезы, возбуждение, или у нее жар? Или, не знаю, конъюнктивит у нее?

— Ты не поверишь, Виктор. Помнишь Левкаса? Ну, Левкаса, он еще владельцем пляжа оказался этого вот? Это он, подумай, он, именно Левкас передал сведения в советские службы, когда они стали шить дело о «неузаконенных лекарственных средствах». Он им подсунул инфу из Италии, будто я связана с упавшим шкафом и убитым агентом.

— Откуда известно?

— Один папин друг читал материалы следственного дела. А в Италию Левкас перепасовал советские доносы о наркотиках и о «Правде».

— Он и о «Правде» сообщил? Знаешь, Тоша, тут я узнал насчет мамы…

— Да, сейчас. Доскажу. Эта «Правда» мало кого интересовала в Италии. Их интересовали групповые дела, террор. Как же на следствии терзали моих друзей! Двадцать четыре раза в сутки, то есть каждый час, устраивали личный обыск. Люди сходили с ума от одного этого. Их поили, поставив на колени, соленой водой. Орали: «Ты не лошадь! Ты не собака! Ты почему на четвереньках! Руки за шею! Ты гражданин, исполняй свой гражданский долг! Давай показания!»

Антония, ненавидя этих вершителей законности, сказала себе: необходимо выстраивать другую судьбу. Использовать юридическое образование, полученное во Франции. И для защиты русских друзей, и для защиты итальянских.

— Ну я же говорю. Несправедливо посаженных. Действовать, как Нанни Каппелли и Серджо Спациали из «Красной защиты», адвокаты. Ну те, которых арестовали в мае семьдесят седьмого после убийства Джорданы Мази, и мы за них митинговали в Милане под тюрьмой Сан-Витторе… Думала, выучусь, буду работать в «Эмнести Интернешнл». Ну, посоветовалась с умными людьми, они меня обсмеяли, что проверка биографии в «Эмнести» будет такая, куда мне! Забудь, никакого «Эмнести». Но адвокатом я стала. Диплом написала по бумагам процесса Джордано Бруно. Как его выдал Мочениго. Вот занималась этим древним делом, а сама все время думала о предательских и лживых показаниях Фьорони. О доносчиках и о разбитых судьбах. О сломанной моей собственной. Ну, где Джордано Бруно, там литература. И я в итоге специализировалась по литературным правам.

В две тысячи втором получила первый заказ из «Омнибуса». Тогда уже везде распространился интернет. Но еще до того, как в интернете смотреть, я увидела… В списке сотрудников «Омнибуса», Виктор, я увидела тебя.

Тогда Антония решила выждать. Оставалось немного. Буквально через несколько месяцев ее дело уходило в архив. Через коллег она держала руку на пульсе. А до тех пор не хотела в Италию лезть. Да и не с кем особенно оставлять было дочку Зинаиду. Та сперва прекрасно развивалась, училась, а потом внезапно оставила учебу. Характер…

— А у тебя характер сахар?

— У меня антисахар. Ты знаешь, я…

— Борец с сахаром, с сахарозаводчиком. А помнишь, как сама ты маму свою изводила? Придумала по-русски пример на йотированные гласные «эту мать надо смять». А как ты подсадила каннабис в горшки матери в Москве на балконе, на дипломатической квартире, а та повыдирала всю твою дурь?

О, нежнейшее воспоминание. Печальная и растерянная Тошенька над прополотой плантацией. Виктор так утешал! Это была незабываемая ночь. Вообще, очень помогали их любви все скандалы и ссоры Антонии с матерью.

— Антисахарный характер. Ну теперь ты мне объясни, как ты могла все эти годы не дать о себе весть.

— Ну, Викуша, у меня такие муки были с дочерью, что ты просто не имеешь понятия. Она дьяволом была в переходном возрасте. И помощи ни от кого никакой. Я ведь существовала одна…