Денис Драгунский - Взрослые люди (сборник)

Теперь он знал , что все это… ах, это пятнышко над левой лопаткой, малютка Лора не видела его, а если и видела, то считала это досадным дефектом своей прекрасной кожи, но Джордж заметил это в первый же день ее работы в его офисе, и, когда она склонилась над бумагами, тайком поглядел в лупу, и увидел треугольник, вписанный в круг, и свастику посредине, и навел необходимые справки – это значило, что скромная Лора Роули, дочь кочегара и продавщицы, на самом деле была дочерью последнего из Великих Владык Белуджистана, наследницей золотых и алмазных копей, нефтяных скважин, озер, водопадов и морских портов, – и всё это теперь принадлежит ему, Джорджу Рипли, успешному, процветающему, богатому, но, в сущности, простому брокеру.

Его родители, папа – финансовый директор “Blooms-ley” , и мама – сочинительница гламурных некрологов в “Saturday Post” , на последние деньги отправили его учиться в Wharton … и вот теперь их мечта, его мечта – сбылась!

Их губы соединились в первом прикосновении.

– Я счастлива, Джордж! Неужели ты – мой? – прошептала она.

– Я счастлив, Лора! Я твой навсегда! – прошептал он.

Однако хочется рассказать, как оно на самом деле было.

Итак.

На дачу мы приехали втроем: мой друг Андрюша, эта девушка и я.

Мы приехали ко мне, потому что у меня в эти дни не было родителей на даче, а у него дача всегда была полна народу.

Я был без своей девушки, потому что у меня послезавтра был экзамен. Я вообще не хотел ехать, мне надо было заниматься. Но Андрей уговорил. «Да мы на такси поедем туда и обратно, позанимаешься на свежем воздухе, даже лучше!»

Я согласился, поскольку был ему обязан немалым количеством сходных одолжений, но в Москве. Мои родители чаще бывали в городе, а Андрюшины – на даче; это давало нам оперативный простор.

Конечно, сначала я сказал: «Да бери ключи, и езжайте».

Но он возразил: «Сторож увидит – свет горит. Позвонит в Москву: “Алла Васильевна, у вас в даче кто-то есть!” или того пуще: “Там в доме какой-то мужик с бабой!” Она скажет: “Вызывайте милицию!” Да и сама примчится. Приятно будет? Хорошо еще, – продолжал Андрюша, – ты в этот момент будешь дома, сможешь маме все объяснить. А если нет? То-то же!»

Резонно.

Короче, приехали.

Он пошел к себе на дачу, объявиться.

Тут свой смех. В таких случаях он говорил родителям: «Денис тоже приехал на дачу и боится ночевать один. Я буду у него ночевать, ладно?» Конечно, его мама и папа всё понимали. Но не подавали виду. И даже передавали мне какие-то гостинцы, печенье и конфеты.

Вот он пошел к себе.

А мы с этой девушкой остались. Она: «Ну, покажи хоть дом». Я показал. Дальше – тот же диалог, что в рассказе. Только без обещания зайти к Андрюше.

Она мне говорит очень зло и раздраженно: «Ну, вы даете, мальчики. Такой домина – и еще, понимаешь, самый бедный! Куда я попала, елки-палки?!» Долго и громко возмущалась.

Но минут через десять Андрюша вернулся. Сели, чаю попили, потом я отвел их в Ксюшину комнату, а сам сел в гостиной читать Платона по-гречески. Или наоборот, отвел их в свою комнату, а сам пошел в папин кабинет. Не помню точно.

Но помню, что развел их и себя по диагонали в вертикальном сечении.

Чтоб их слышно не было. Чтоб они не мешали мне читать Платона и заглядывать в словарь за каждым незнакомым словом.

И еще. Дело было не осенью, а в январе (сессия). Поэтому никакого мостика с ветлами, которые отражаются в воде. Тем более что ехали на такси.

Понимаю, что все это довольно пресно, не особенно социально и почти совсем не психологично. Жизнь!

Итак, мы приехали ко мне на дачу.

Я был без своей девушки, потому что у меня послезавтра был экзамен. Я вообще не хотел ехать. Но Андрей уговорил. «Да мы на такси поедем туда и обратно, позанимаешься на свежем воздухе, даже лучше!»

Хотя сначала я сказал: «Бери ключи, и езжайте».

Но он забоялся, что вдруг сторож увидит свет, позвонит в Москву, и моя мама велит вызывать милицию и сама примчится.

Резонно.

Короче, приехали.

Он пошел к себе на дачу, объявиться.

В таких случаях он говорил родителям: «Денис тоже приехал на дачу и боится ночевать один. Я буду у него ночевать, ладно?» Конечно, его родители всё понимали. Но не подавали виду.

Вот, он пошел к себе.

А мы остались. Тот же диалог. Эта девушка – ее, кстати, звали Милена – начала довольно злобно бурчать: «Ну, вы даете, мальчики. Такой домина – и еще, понимаешь, самый бедный! Куда я попала, елки-палки?!»

Мне надоело ее слушать, и я пошел за Андрюшей, потому что он как-то завозился. Там две минуты ходу.

Прихожу к нему на дачу. Тепло, светло, папа-мама, три собаки, камин горит, выпей хоть глоточек чаю , чай вкуснейший.

Насчет гостинцев такая история. Андрюша, придя домой, переоделся: снял городской костюм и надел свитер и штаны без карманов. В карманах-то вся суть. Потому что я был в вельветовом пиджаке и нормальных брюках. И вот только его мама ушла на кухню, он говорит «тссс!» и цап из вазы жменю конфет – и мне в карман. Цап – и в другой.

Вышли мы в прихожую одеваться, и вдруг у меня две конфеты вываливаются. Две «Красные Шапочки». Хорошо, его мамы рядом не было. Она как раз из кухни выходила, нас проводить.

Идем по аллее.

– Ну, ты молодец, – говорю. – А если бы Нонна Сергеевна заметила? Я бы со стыда сдох на месте!

– Что ты, что ты! Я бы все объяснил! Что у меня карманов нет!

– Ага. А она бы все равно думала, что ты выгораживаешь воришку-приятеля.

– Ну, все, все, – говорит он. – Все обошлось!

– А если бы не обошлось? Я бы больше никогда к тебе не смог прийти.

– Все, все, прости, больше не буду.

Ну, хорошо.

Пришли к нам, чаю попили в кухне, потом я отвел Андрюшу с Миленой в свою комнату на первом этаже, а сам сел заниматься на втором, в папином кабинете.

Чтоб их слышно не было. Чтоб они не мешали мне читать Платона и заглядывать в словарь за каждым незнакомым словом.

А потом, часа в три ночи, когда греческие буквы стали плясать у меня в глазах, я умылся и пошел в комнату рядом, в Ксюшину.

Там спала девушка по имени Лада.

Я же сказал, что был без своей девушки.

А Лада была подруга Милены. Да, представьте себе, Милена и Лада, вот такие необычные имена.

Был белый снег за окном, была луна, был фонарь у забора, и занавеска была наполовину отдернута, поэтому я видел, как блестят открытые глаза девушки.

Она лежала на спине, укрытая одеялом до подбородка.

– Не разбудил? – шепотом спросил я.

– Уснешь тут, – она выпростала голую руку из-под одеяла и показала большим пальцем в пол, как римлянка в Колизее. Внизу была комната, где спали Андрюша и Милена. – Только что угомонились, – она засмея-лась, у нее заблестели зубы.