Никколо Амманити - Ты и я

— Это огромная коробка, и на ней написано «Оливия». Помоги найти.

Я принялся старательно искать, очень довольный, что мою сводную сестру нисколько не интересует, почему я тут нахожусь.

Но коробки нигде не было и следа. Или вернее, коробок нашлось очень много, но ни одной с надписью «Оливия».

Моя сестра качала головой:

— Видишь, как твой отец относится к моим вещам?

Я прошептал:

— Это и твой отец.

— Ты пра… — И тут Оливия вскинула кулак в знак победы. Под столиком, прямо за дверью, нашлась огромная, заклеенная скотчем коробка с надписью «ДОМ ОЛИВИИ. ОСТОРОЖНО, НЕ БРОСАТЬ!».

— Вот она. Смотри-ка, куда ее засунули. Помоги, она тяжелая.

Мы перетащили коробку на середину комнаты.

Оливия уселась по-турецки, отодрала скотч и стала вынимать из коробки книги, компакт-диски, одежду, разную косметику и швырять все это на пол.

— Вот она.

Она взяла какую-то книгу с сильно потрепанной обложкой — «Трилогия близнецов» — и принялась листать ее, что-то ища и бормоча, словно про себя:

— Черт возьми. Ведь лежали тут. Не могу поверить. Этот ублюдок Антонио, наверное, нашел их.

Оливия резко поднялась. Глаза заблестели. Уперев руки в бока и взглянув на потолок, принялась в бешенстве пинать коробку:

— Да пошел ты в задницу! Пошел в задницу! Ненавижу тебя. И эти забрал. И что я теперь, черт подери, буду делать?

Я наблюдал за ней с испугом, но не смог удержаться от вопроса:

— А что там было?

Она опустилась на пол и закрыла лицо рукой. Казалось, вот-вот заплачет.

Она посмотрела на меня:

— У тебя есть деньги?

— Что?

— Деньги. Мне нужны деньги.

— Нет. К сожалению.

На самом-то деле деньги у меня были. Папа дал на расходы в горах, но я хотел отложить их, чтобы купить стереоприемник.

— Скажи правду.

Я покачал головой и развел руками:

— Клянусь. Нет.

Она посмотрела на меня, словно понимая, что вру.

— Сделай доброе дело. Уложи все обратно и закрой коробку. — И пошла к двери. — Чао.

Я окликнул ее:

— Послушай.

Она остановилась:

— В чем дело?

— Пожалуйста, не говори никому, что я тут. Даже Нихалу. Если скажешь, я пропал.

Оливия смотрела на меня, не видя, думая о чем-то своем, о чем-то, что заботило ее, потом взмахнула ресницами, словно пробудившись, и пообещала:

— Хорошо. Не скажу.

— Спасибо.

— Но имей в виду, у тебя желтое лицо. Переборщил с автозагаром. — И она закрыла за собой дверь.

Операция «Бункер» трещала по всем швам. Мама желала поговорить с матерью Алессии. Оливия застукала меня. И вдобавок физиономия выглядит как не пойми что.

Я смотрел на себя в зеркало и перечитывал указания по употреблению спрея. Там не говорилось, как долго будет держаться загар.

Нашел старую баночку с пастой «Вим» для чистки раковин, ванн, унитазов, кафеля и, намазав ею лицо, растянулся на кровати.

Единственное, в чем я не сомневался, — Оливия ничего не скажет. Она не походила на человека, способного настучать.

Минут через десять я вымыл лицо, но загар как был, так и остался.

Я порылся в коробке сестры. В нее все было засунуто как попало. В основном одежда и обувь. Старый ноутбук, фотоаппарат без объектива. Будда из какого-то вонючего дерева. Какие-то листы, исписанные крупным круглым почерком. В основном записи — что нужно сделать, списки приглашенных на какой-то праздник и перечень расходов. В небольшой голубой коробочке я нашел фотографии Оливии того времени, когда она еще была хороша. На одной из них она лежала на красном бархатном диване, одетая только в мужскую рубашку, полурасстегнутую так, что виднелась грудь. На другом снимке сидела на стуле с сигаретой во рту и надевала чулки. Но больше всего мне понравился снимок, сделанный со спины, где она обернулась к объективу, поддерживая одной рукой грудь. И ногам ее там, казалось, не видно конца.

Не сметь даже думать об этом. Ведь Оливия моя сестра. Наполовину.

Среди снимков оказался один совсем небольшой, черно-белый. Мой отец с длинными волосами, в джинсах и кожаной куртке, сидел на молу на тумбе для крепления канатов и держал на коленях маленькую девочку — надо полагать, Оливию, — которая ела мороженое.

Я расхохотался. Никогда бы не подумал, что мой отец так ужасно одевался в молодости. Я всегда видел его с седеющими, коротко подстриженными волосами, в сером костюме с галстуком и в полуботинках со шнуровкой. Однако на этом снимке, с длинными, как у старого теннисиста, волосами, он казался счастливым.

Лежало там и письмо, которое Оливия написала папе.

Дорогой папа,

пишу тебе, чтобы поблагодарить за деньги. Каждый раз, выпутываясь из неприятностей за твой счет, я спрашиваю себя: а если бы в мире не существовало денег, как мой отец сумел бы помочь мне? И еще задаюсь вопросом, какое чувство — вины или любви — побуждает тебя делать это. Знаешь, что я тебе скажу? Что не хочу этого знать. Мне повезло, что у меня такой отец, как ты, который не мешает приобретать свой собственный жизненный опыт, и ошибаюсь, почти всегда меня поддерживает. Но теперь хватит. Не хочу больше, чтобы ты помогал мне.

Я никогда не нравилась тебе, я тебе неприятна. Когда видишься со мной, ты всегда слишком серьезен. Наверное, из-за того, что я — живое свидетельство твоей ошибки, и всякий раз, когда думаешь обо мне, вспоминаешь, какую глупость совершил, женившись на моей матери. Но ведь моей вины в этом нет. Я уверена. Во всем остальном сомневаюсь. Кто знает, может, я старалась бы чаще видеться с тобой, если бы ты попытался сломать стену, разделявшую нас; может, тогда все было бы по-другому.

Я подумала, что если бы мне пришлось написать книгу о моей жизни, то главу о тебе я назвала бы «История одной ненависти». Так или иначе, мне нужно отучиться ненавидеть тебя. Я должна перестать ненавидеть тебя, когда получаю твои деньги и когда звонишь мне, интересуясь, как дела. Я слишком ненавидела тебя — безудержно. Я устала от этой ненависти.

Поэтому благодарю тебя еще раз, но отныне и впредь, даже если тебе захочется помочь мне, подави в себе это желание. Ты же так здорово умеешь подавлять и молчать.

Я перечитал письмо по крайней мере трижды. Вот уж не ожидал, что Оливия так ненавидит папу. Я знал, что они не ладят, но это все же ее отец. Надо же, как нехорошо получается. Конечно, если не знать папу, он вполне может показаться весьма неприятным типом. Вроде тех, кто всегда очень серьезен и ведет себя так, будто на нем держится весь мир. Но если встретиться с ним летом на море или кататься вместе на лыжах, то это очень даже милый и приятный человек. И потом, ведь это Оливия не хотела видеться с ним, это она всегда проявляла агрессию и ополчилась на него вместе с мамашей — зубной врачихой. Папа делал все возможное, чтобы восстановить отношения.