Анатолий Маев - Генетик

На следующий день препарат был введен. Ганьский предупредил, что, если процесс лечения затянется, Велику придется остаться в школе на второй год. Но председатель готов был нанять репетиторов, как только состояние ребенка позволит это сделать.

— Друг вы мой любезный, — покачал головой ученый, — на этот раз мы успели, и я могу гарантировать благоприятный результат. Но не факт, что всегда будем успевать, и я окажусь бессилен чем-либо помочь. Вам тогда останется один путь — обратиться к корифею болтовни на медицинские темы господину Зайцевскому, мозг которого, похоже, расплавился и незаметно для хозяина перетек частично в щеки, частично в живот. Имел удовольствие недавно лицезреть — впечатлен.

Вараниев засмеялся, а потом обратился к Ганьскому:

— Аполлон Юрьевич, я хочу вот что спросить: смотрите, со дня последнего укола прошло примерно восемь месяцев, а болезнь вернулась три недели назад. Так нельзя ли делать уколы реже? Очень они утомительны и для меня, и для Велика.

— Ненавижу слово «укол». Мы же не на турнире по фехтованию! Кстати, почему именно «Велик» а не Веля хотя бы? «Велик» отдает чем-то… транспортным. Н-нда… Так вот, уточняю: синдром никуда не уходил. Следовательно, и вернуться не мог. Разговор идет о возвращении симптоматики по причине отсутствия подавляющего ее лечения, то есть инъекций препарата. И вернулись проявления болезни гораздо раньше, просто видимыми стали сейчас. Итак, очередная инъекция через три месяца. Но видеть вас я хочу через три недели — необходимо посмотреть динамику.

Испытывать судьбу еще раз председатель желания не имел ни малейшего, и ровно через три недели Ганьский осмотрел Велика. Отметил, что не совсем исчезло патологическое удлинение носа, а других проявлений болезни не выявил.

Мальчик вернулся в класс через две недели после окончания каникул. Желание учиться отсутствовало у него полностью. Разительно ухудшилось поведение, что и послужило поводом для очередного приглашения Вараниева в школу.

— Хочу вам пожаловаться, — обратилась к нему Ольга Ивановна. — Ваш сын совершает такие поступки, которые недопустимы в школе.

— И вне школьных стен тоже, — подхватила завуч.

— Директор школы сделал мальчику замечание за то, что тот бегал на перемене, и Велимир обозвал его нехорошими словами, — продолжила Ольга Ивановна. — Вчера на уроке чтения выпустил трех мышей в классе и сорвал урок. Сегодня весь день плевался в товарищей пшеном из трубочки.

— Я поговорю с мальчиком. Больше этого не будет, прошу за него прощения, — виновато произнес председатель. — А как он по предметам?

— Все по-старому: в целом успевает. Однако по чтению проблемка есть. Велик ведь звук «д» искажает.

— Я уже нашел логопеда и надеюсь на хороший результат, — сообщил Вараниев. — Хотя доктор назвал проблему наследственной.

— Наследственная или нет — роли не играет, а вот то, что он «г» вместо «д» произносит, очень сильно мешает нормальному проведению уроков. С мальчиком надо много работать: приучать его не пользоваться некоторыми словами.

— Он что, выражается нецензурно? Про секс говорит? — нервно спросил Виктор Валентинович.

Лицо Ольги Ивановны стало красным, руки потянулись к незастегнутой верхней пуговице блузки, затряслись губы. Вараниеву показалось, что женщина вот-вот без сознания рухнет на пол.

— Еще не хватало! — возмущенно воскликнула она. — Просто мальчик не должен говорить слова, произношение которых ему не под силу.

— Какие именно?

— Например, слово «давно», — ответила Ольга Ивановна.

Дома Виктор Валентинович разбирался с Великом.

— Скажи мне, как ты обозвал директора?

— Не скажу.

— Ты должен мне это сказать! Наказывать не буду.

— Не должен.

— Если не скажешь — на санках всю неделю кататься не будешь.

— Буду.

— Нет, не будешь!

— Я Женьков подговорю и буду.

— Евгения Ивановна, Евгений Иванович! — позвал председатель.

В комнату вошли воспитатели, и Вараниев обратился к ним:

— Я вам запрещаю всю следующую неделю катать Велика на санках.

Мальчик расплакался и согласился все рассказать. В присутствии Ромашкиных ребенок сообщил, что обозвал директора «рабкрином».

Недоумение застыло на лицах взрослых.

— А где ты мышей взял? — продолжал Виктор Валентинович.

— Где, где… Мне их Васька дал.

— Какой Васька?

— С третьего этажа, — уточнил Велик.

Ромашкины пояснили:

— Друг у него в доме есть, на пару годков постарше. Гуляют во дворе вместе. Того родители балуют: дома змеи живут, ящерицы. И он хвалился, что живых мышей им скармливает.

— Ну, а из трубочки в ребят зачем плевался? — продолжал разбираться председатель.

— Я не по всем.

— Какая разница, по всем или не по всем?

— Большая разница! — убежденно заявил Велик. — Я в тех плевался, кто меня на уроке передразнивал, когда я стихотворение читал.

Вараниеву стало ясно: у ребенка трудности с произношением и его дразнят, а он страдает. Поэтому мышей именно на чтении выпустил. Поэтому плевался — в тех, которые его передразнивали.

— Ладно, ничего страшного, — смягчил тон Виктор Валентинович. — Но зачем ты директора «рабкрином» обозвал? Где вообще ты такое слово услышал?

— Я слова не ищу — сами липнут.

Председатель обратился к Ромашкиным:

— А вы не знаете, откуда это слово раздобыл?

— Может, по телевизору услышал, — предположила Евгения Ивановна. Но ее супруг оказался более конкретен:

— Я на днях читал Велику, для правильного развития, статью «Как нам переделать Рабкрин».

— Евгений Иванович, рано ему такие вещи слушать. Он ведь еще не способен их правильно понять! Когда вы мальчику что-либо читаете, следите, чтобы он понимал значение слов, и объясняйте, какие можно говорить, а какие нельзя. Иначе он такого наговорит в школе…

Первый класс ребенок закончил круглым троечником. Вараниева еще только однажды вызвали в школу. Поводом послужили слезы соседки по парте Анечки Глуховой, отца которой, владельца небольшого, но успешного цеха по производству копченых морепродуктов, Велик пообещал повесить на суку, а всю рыбу из цеха забрать и раздать народу.

Ольга Ивановна отметила склонность ребенка к рисованию, но выразила некоторую озабоченность тематикой рисунков:

— Мальчик не злой, а рисует страшные картины: виселицы с повешенными, расстрелы, истощенных людей в рваной одежде. Причем пользуется только черным, коричневым и красным карандашами.

На лето Ромашкины с Великом выехали на дачу Вараниева.

В середине апреля Макрицын без телефонного звонка, и к тому же вечером (такого не случалось никогда за все годы знакомства), пришел к Ганьскому. Ясновидящий был явно чем-то расстроен и сильно возбужден. Его взгляд отличался решительностью и бескомпромиссностью.