М. Стедман - Свет в океане

Возвращаясь в родительский дом, Изабель успокаивала себя и уговаривала не плакать. У нее была Люси, у нее был Том, а сколько женщин навсегда потеряли любимых? Разве можно быть такой неблагодарной?

Через несколько дней Том подписал контракт еще на три года. Для оформления всех необходимых бумаг из Фримантла приехал чиновник, который самым тщательным образом сравнил почерк и подпись Тома с документами трехгодичной давности. При малейших признаках дрожания рук новый контракт с Томом заключать бы не стали. Смотрители часто страдали от хронического отравления ртутью, и выявление меркуриализма на ранней стадии, когда он проявлялся через тремор пальцев, позволяло избежать срочной эвакуации смотрителя, который к концу срока мог запросто лишиться рассудка.

Крестины Люси, запланированные на первую неделю отпуска, были отложены из-за продолжительного «недомогания» преподобного Норкеллса. В конце концов они состоялись за день до возвращения на Янус в начале январе. В тот жаркий день Ральф и Хильда отправились в церковь вместе с Томом и Изабель. Единственным укрытием от палящих лучей солнца была тень от эвкалиптов, росших возле кладбища.

— Будем надеяться, что Норкеллс вышел из запоя, — произнес Ральф.

— Ральф! Как не стыдно! — возмутилась Хильда и, чтобы переменить тему, показала на новую гранитную плиту в нескольких футах от деревьев. — Просто ужасно!

— Ты о чем, Хильда? — не поняла Изабель.

— Бедная малютка со своим отцом. Они утонули. По крайней мере теперь хоть памятник есть.

Изабель замерла. Она испугалась, что вот-вот лишится чувств: сначала все звуки вдруг исчезли, а потом неожиданно обрушились на нее с удвоенной силой. Она с трудом вчиталась в золотые буквы, выбитые на камне: «Светлой памяти Франца Иоганна Ронфельдта, любимого мужа Ханны, и их обожаемой дочери Грейс-Эллен. Да пребудет с ними Господь». А под этим другая надпись: «Zelig zind die da Leid tragen» [13] Блаженны плачущие ( нем. ). . У камня лежали свежие цветы: судя по жаре, их принесли не больше часа назад.

— А что случилось? — с замиранием сердца спросила Изабель, чувствуя, как по телу бегут мурашки.

— Просто ужас! — заметил Ральф, качая головой. — Это Ханна Поттс!

Изабель сразу поняла, о ком шла речь.

— Дочь Септимуса Поттса, или Денежного Мешка, как все его называют. Богаче его в округе никого нет. Он приехал сюда из Лондона полвека назад. Круглый сирота без пенса за душой. Сколотил состояние на древесине. Жена умерла, оставив его с двумя маленькими дочерьми. Как зовут вторую, Хильда?

— Гвен. Ханна — старшая. Обе учились в частной школе-интернате в Перте.

— А несколько лет назад Ханна вернулась и вышла замуж за боша. Старик после этого перестал с ней общаться. И лишил денег. Они жили в развалюхе подле насосной станции. А после рождения ребенка старик смягчился. Так вот, в День памяти [14] День памяти солдат Австралийского и Новозеландского армейского экспедиционного корпуса (отмечается 25 апреля в Австралии и Новой Зеландии). пару лет назад случилась ссора…

— Ральф, не сейчас. — Хильда многозначительно посмотрела на него.

— Я просто рассказывал…

— Тут не время и не место! — Она повернулась к Изабель: — В общем, между Фрэнком Ронфельдтом и местными ребятами случился конфликт, и Фрэнк с младенцем бежал в ялике. Они… короче, ребята стали его задирать, потому что он был немцем. Или наполовину немцем. Так что не надо вспоминать об этом в день крещения. Что было, то было.

Изабель, слушая рассказ, буквально онемела и даже начала задыхаться.

— Да, я знаю, — кивнула Хильда с пониманием. — Дальше было еще хуже…

Том выразительно смотрел на Изабель широко открытыми глазами — над верхней губой у него проступили капельки пота. Сердце билось так громко, что он удивлялся, как другие этого не слышат.

— Парень не был моряком, — продолжил Ральф. — И, похоже, с детства имел больное сердце, так что справиться с течением не смог. А потом разыгрался шторм, и с тех пор их никто не видел. Наверное, утонули. Старик Поттс назначил награду в тысячу гиней за любую информацию. Подумать только — целую тысячу гиней! — Он сокрушенно покачал головой. — Да за такие деньги их бы разыскали даже на том свете, если бы могли. Я и сам подумывал отправиться на поиски. Причем я отнюдь не любитель бошей, но малышка… Ей было-то всего пара месяцев. Разве она в чем-то виновата? Такая кроха!

— Бедняжка Ханна так и не смогла оправиться, — вздохнула Хильда. — Несколько месяцев назад отцу удалось уговорить ее поставить здесь памятник. — Она помолчала и надела перчатки. — Просто удивительно, как бывает в жизни. Она родилась в сказочном богатстве, окончила Сиднейский университет, вышла замуж по любви, а теперь на нее смотреть больно: ходит как неприкаянная, будто нет своего дома.

Изабель бил озноб — цветы у надгробия немым укором напоминали о том, что у Люси была настоящая мать. Чувствуя, как из-под ног уходит земля, она прислонилась к дереву.

— С тобой все в порядке, дорогая? — встревожилась Хильда, видя, как Изабель изменилась в лице.

— Да. Это из-за жары. Сейчас все пройдет.

Тяжелые деревянные двери распахнулись, и на пороге показался викарий.

— Ну что, все готовы к церемонии? — спросил он, щурясь на солнце.

— Мы должны все рассказать! Прямо сейчас! Отмени крещение… — Том тихо и настойчиво уговаривал Изабель, пока они стояли в ризнице, а Билл и Виолетта показывали внучку собравшимся гостям.

— Том, мы не можем. — Она задыхалась, а на лице не было ни кровинки. — Слишком поздно!

— Нужно все исправить! И рассказать людям! Прямо сейчас!

— Мы не можем! — Еще чувствуя головокружение, она с трудом подбирала нужные слова. — Мы не можем так поступить с Люси! Мы единственные родители, которых она знала. И что мы скажем? Что неожиданно вспомнили, что ребенок не мой? — Она похолодела. — А как насчет тела мужчины? Все зашло слишком далеко.

Изабель чувствовала, что самое главное сейчас — это выиграть время. Потрясение и страх парализовали ее способность соображать. Она изо всех сил старалась говорить спокойно.

— Мы поговорим об этом позже. А сейчас надо пройти обряд крещения.

По ее лицу скользнул луч солнца, и Том увидел в ее бирюзовых глазах непередаваемый ужас. Она шагнула ему навстречу, и он невольно отшатнулся, будто от прокаженной.

Послышались громкие шаги викария, перекрывавшие приглушенные голоса гостей. Том поднял голову. «И в болезни, и в здравии. И в горе, и в радости». Слова, произнесенные на их бракосочетании в этой же самой церкви, били в голове набатом.

— Все готово! — сияя, известил викарий. — Был ли до этого крещен ребенок? — начал преподобный Норкеллс.