М. Стедман - Свет в океане

Том погрузился в колонки цифр, суммируя имевшиеся на острове запасы топлива, а также упаковки с капильной сеткой. Сверху слышался ровный низкий гул вращавшегося механизма, а внизу одиноко светилось окошко в доме.

Он работал почти час, когда что-то заставило его обернуться: на него пристально смотрела Люси, и ее глаза в мягком свете лучились. Встретившись с ним взглядом, Люси улыбнулась, и Том снова невольно поразился, каким чудом была эта девочка — такая прекрасная и беззащитная. Она подняла забинтованную ручку и осмотрела ее.

— У меня рана, папа, — заявила она, нахмурившись, и потянулась к нему.

— Спи, малышка, — отозвался Том и отвернулся, чтобы продолжить работу, но ребенок не отставал.

— Спой мне песенку, папа, — попросила она, продолжая протягивать руки.

Том посадил ее на колени и тихонько покачал.

— Если я начну петь, то тебе приснятся кошмары, Лулу. Песенки умеет петь мама, а не я.

— У меня болит ручка, — сообщила она, показывая на бинт в доказательство.

— Я знаю, зайчонок. — Он осторожно дотронулся губами до бинта. — Скоро все заживет, вот увидишь. — Он поцеловал ее в лоб и погладил светлые волосы. — Ах, Лулу, Лулу! Как же ты оказалась на этом острове? — Он обернулся и бросил взгляд на океан, скрывавшийся в кромешной мгле. — Как же ты оказалась в моей жизни?

Она постепенно засыпала и вскоре затихла у него на руках. Том шепотом, который и сам едва слышал, произнес вопрос, который никак не давал ему покоя:

— Как же тебе удается так на меня действовать?

— Я и понятия не имел, что он пытался со мной связаться.

Том с Изабель сидели на веранде. Он вертел в руках старый потрепанный конверт, адресованный ему в «13-й батальон Австралийских Императорских сил». На конверте почти не осталось свободного места от переадресаций и бездушных штампов «Вернуть отправителю», которым являлся отец Тома эсквайр Эдвард Шербурн. Письмо они получили с катером в июне вместе с извещением о смерти Эдварда.

Последнее было отправлено адвокатской конторой «Черч, Хаттерсли и Парфитт» и содержало сухое изложение фактов. Рак горла, 18 января 1929 года. Несколько месяцев ушло на установление адреса Тома. Все имущество унаследовал брат Тома Сесил, если не считать медальона матери, вложенного в конверт письма от 1915 года, искавшего Тома по всему миру.

Включив маяк, Том негнущимися пальцами распечатал конверт и принялся за чтение письма, написанного суровым и колючим почерком.

Мерривейл

Сидней

16 октября 1915 года

Дорогой Томас!

Пишу это письмо, поскольку узнал, что ты завербовался на фронт. Из меня плохой писатель, но раз ты сейчас так далеко и может случиться всякое, что помешает нам свидеться, другого выхода у меня нет.

Многих вещей я не смогу объяснить, не представив твою мать в дурном свете, но не хочу усугублять и без того плохие отношения, поэтому о чем-то просто умолчу. Я чувствую себя виноватым, что не выполнил одну просьбу, и хочу это исправить. Прилагаю медальон, который твоя мать просила тебе передать, когда уходила. Портрет на нее очень похож. Тогда мне казалось, что тебе лучше ничем не напоминать о ней, и я не стал его отдавать. Решение, что твоя дальнейшая жизнь сложится лучше без напоминания о матери, далось мне нелегко.

Сейчас, когда она скончалась, я считаю, что должен выполнить ее просьбу, пусть и с большим опозданием.

Я старался вырастить тебя хорошим христианином. Я старался дать тебе самое хорошее образование. Надеюсь, мне удалось научить тебя видеть разницу между добром и злом: никакие мирские успехи или удовольствия не стоят потери своей бессмертной души.

Я горжусь твоим решением пойти на фронт добровольцем. У тебя есть чувство ответственности, и после войны я с удовольствием помогу тебе встать на ноги в бизнесе. У Сесила есть деловая хватка, и я рассчитываю, что после моей отставки он достойно сменит меня на посту руководителя фабрики. Не сомневаюсь, что и для тебя в нашем бизнесе найдется хорошее место.

Мне было больно, что о твоем отбытии на фронт я узнал от других. Я бы с радостью посмотрел на тебя в военной форме и проводил, но, видимо, после поисков матери и новости о ее кончине ты не хочешь иметь со мной ничего общего. Поступай, как считаешь нужным. Если ты решишь ответить на письмо, я буду очень рад. Как-никак ты мой сын, и, пока сам не станешь отцом, ты вряд ли поймешь все, что стоит за этими словами.

Если же ты предпочтешь не отвечать, я приму твой выбор и больше не потревожу. Но все равно я буду молиться, чтобы ты остался цел и невредим и вернулся домой с победой.

Твой любящий отец

Казалось, с момента их последней встречи прошла целая вечность. Как, должно быть, непросто ему было написать такое письмо! Сам факт, что отец пытался связаться с ним после горькой сцены расставания, явился для Тома настоящим потрясением. Он уже не знал, во что и верить. Может, своей нарочитой суровостью отец хотел лишь скрыть кровоточащую рану? Том впервые задумался о том, что за внешней бесчувственностью скрывался человек высоких моральных устоев, уязвленный в самое сердце изменой женщины, которую он любил, и не имевший возможности ни с кем поделиться своей болью.

Том искал мать с вполне определенной целью. Стоя на пороге пансиона в начищенных туфлях и с подстриженными ногтями, он еще раз мысленно повторил давно заготовленную фразу: «Прости меня за все, что случилось». Он вдруг почувствовал себя слабым и неуверенным, совсем как мальчишка, который ждал возможности сказать эти слова целых тринадцать лет. К горлу подкатился комок. «Я только сказал, что видел автомобиль. Что он стоял возле дома. Я не знал…»

Он понял значение этих слов, сказанных без всякой задней мысли, только много лет спустя. Его мать объявили недостойной и изгнали из его жизни. Но паломничество Тома с целью получить прощение было слишком поздним, и она никогда не отпустит ему греха предательства, пусть даже и ненамеренного. Слова обладают способностью повлечь за собой самые нежелательные последствия. И он понял, что своими мыслями лучше никогда и ни с кем не делиться.

Том перевел взгляд на портрет матери в медальоне. Наверное, его любили оба родителя, только каждый по-своему. Он вдруг разозлился на отца. У него даже не было сомнений в своем праве лишить его матери — таком искреннем и таком разрушительном.

Заметив, как от упавшей капли расползлись чернила, Том понял, что плачет. «Пока ты сам не станешь отцом, ты вряд ли поймешь…»

Сейчас возле Тома на веранде сидела Изабель, и до него донеслись ее слова:

— Хотя вы и не виделись так много лет, он все равно был твоим отцом. И второго у человека быть не может. Понятно, что ты расстроился, милый.