Борис Гайдук - Террин из зайца

– Какой? Какого сорта? – раздалось сразу несколько голосов.

– Здесь у нас снова полная свобода, – развел руками хохол. – Короче, так: подойдет любая водка и любая несладкая сорокаградусная настойка.

– Про водку можно было и не говорить, – послал шпильку довольный москвич. – Водка к чему угодно подойдет.

Хохол оставил его реплику без внимания.

– А теперь представьте себе борщ на столе! – с энтузиазмом воззвал наш проповедник. – Посередине огнедышащая кастрюля бордово-алого, с золотистыми блестками борща! Рядом кринка белоснежной жирной сметаны! На широком плетеном подносе разложен хлеб. Ледяная водка потеет в графине. А запах! Запах такой, что можно натурально сдуреть, я вас уверяю! – Взор хохла затуманился, глаза его наполнились влагой. – Вот это и называется «настоящий украинский борщ»!

На несколько секунд воцарилась бездыханная тишина.

Потом люди зашевелились, стряхивая с себя оцепенение, будто выходя из наложенного на них борщевого гипноза. Из дальнего конца раздалось несколько хлопков в ладоши. Я с удовольствием присоединился, и вскоре негромкая, но продолжительная овация зазвучала в нашем вагоне.

Хохол на секунду замер, затем оглянулся, словно желая убедиться в том, что аплодисменты адресованы ему, и отвесил собравшимся легкий поклон.

– Отож! Ще не вмерла Украина! – воскликнул он. – Приезжайте ко мне на Полтавщину…

В этот момент в проходе произошло движение. К нашему рассказчику, бесцеремонно расталкивая людей, прорывался мужчина в форме начальника поезда.

– Николай Васильевич! – издалека закричал он. – Все уладилось! Я приношу еще тысячу извинений за то, что ваш персональный вагон оказался закрыт. Немыслимое дело! Мы проведем расследование! Тысяча извинений!

Аплодисменты стихли. Лицо нашего именинника в одно мгновение переменилось. Он подобрался, побледнел, сжал губы. И даже как будто стал ниже ростом.

– Николай Васильевич? – ахнул москвич. – Как вы сказали? Николай Васильевич?!

– Гоголь!.. – единым духом выдохнула толпа и раздалась по сторонам, почтительно вжимаясь в стены.

Гоголь! Великий Гоголь, чьи «Мертвые Души-2» уверенно забирали в мировом прокате четвертый миллиард евро! Сам Гоголь! Как я мог его не узнать? Этот знаменитый нос, эти небольшие внимательные глаза, эта склонность к староукраинскому языку! Где были мои глаза? Впрочем, сама мысль о том, что Николай Гоголь может путешествовать не в собственном вагоне, а в общем, хотя бы даже и первого класса, казалась абсолютно невероятной. Полтавский затворник Гоголь, не дающий интервью и почти не показывающийся на людях, полчаса рассказывал нам о приготовлении украинского борща?!

Невероятно. Мне никто не поверит.

На миг все замерли. Пассажиры превратились в одни широко распахнутые глаза. Молчание нарушил москвич, с которого мигом слетела прежняя язвительность.

– Николай Васильевич! – затараторил он. – Я ваш огромный поклонник! Николай Васильевич, не откажите! У меня как раз с собой DVD с вашим фильмом! Какое совпадение! Это судьба! Автограф, умоляю вас! Вот автоматическое перо!

Гоголь взял перо и привычным движением, почти не глядя, поставил автограф.

Москвич проворно спрятал диск в карман и немного пришел в себя.

– И все-таки ваш «Ночной Ревизор» нравится мне куда больше, чем «Мертвые Души-2», – сказал он взволнованно. – Это, знаете ли, такая вершина, превзойти которую даже самому мастеру…

– Согласен с вами, – остановил москвича маэстро и, обращаясь к начальнику поезда, коротко бросил: – Идемте. Сейчас я соберу вещи.

Гоголь исчез в купе. Секунду поколебавшись, я, на правах соседа, последовал за ним.

– Николай Васильевич, – начал я.

Гоголь обернулся. Во взгляде его сквозила плохо скрытая неприязнь.

– Во-первых, позвольте мне выразить восхищение…

– А во-вторых? – бесцеремонно прервал меня Гоголь.

– А во-вторых… Видите ли… Я сам немного готовлю, – клянусь, при этих моих словах лицо мастера немного смягчилось, – так, знаете ли, для души. И ваш рассказ произвел на меня сильнейшее впечатление! Я просто зрительно представил этот ваш великолепный борщ. Я все запомнил и обязательно попробую его приготовить, хотя и не вполне уверен в успехе. Естественно, на первый раз в самом простом варианте. Но речь не об этом. Почему бы вам не вставить этот рецепт, особенно так, как вы сами его нам преподнесли, в какой-нибудь фильм? Я уверен, что это будет настоящий культурный шок…

Губы Гоголя тронула невеселая полуулыбка, полугримаса.

– Это уже никому не нужно, – коротко и досадливо ответил он. – Вы понимаете меня? Зритель ждет совсем другого. Ни один продюсер не решится… А, ладно! Прощайте!

Он протянул руку. Я не сразу сообразил, что мне предлагают рукопожатие, а когда понял, то довольно резко схватил протянутую ладонь великого режиссера и, судя по всему, не менее великого кулинара двумя руками и энергично ее затряс.

– Прощайте, – еще раз повторил Гоголь и добавил: – Приятного аппетита!

На секунду в нем вспыхнуло что-то прежнее, хохляцкое, но тут же погасло.

Николай Васильевич Гоголь взял чемодан и вышел из купе.

Наклонив голову и не говоря ни слова, он быстро прошел за начальником поезда мимо пассажиров, остававшихся в окаменении и почти полторы минуты сохранявших такое положение.