Михаил Веллер - Своими глазами (сборник)

— Она любит его, — продолжает разговор Ингигерда.

— Она во всем послушна моей воле, — возражает Ярослав.

— Тебе кажется. Она выросла, и теперь ей нужен муж больше, чем отец.

— Он всего лишь викинг.

— Нет. Ты доверяешь ему дружину. Ты поручаешь ему налоги. Его отец был конунг и друг моего отца.

— То, что было — не важно. Его отец потерял корону. Он дал каким-то мужикам убить себя… разгромить!

— Она моя дочь, — горделиво говорит Ингигерда. — Она все равно сделает так, как хочет — даже если ты не отдашь ее. Знай это.

Насупленно помолчав, он:

— Она моя дочь. И будет делать то, что должна.

Гасит светильник. Они укладываются. Слабый отсвет луны на подушках, различимы лица в темноте:

— Хуже то, что его прозвали Жестоким, — вздыхает Ингигерда. — Я бы не хотела, чтобы у моей дочери был жестокий мужчина. Она добра и открыта…

— Она глупый вздорный ребенок! — чуть раздражается Ярослав. — А он — воин. А если воин суров и беспощаден — это правильно!

— Так он тебе нравится? — улыбается в темноте она.

— Он хороший воин, — бурчит Ярослав. — И только. — И поворачивается к ней.

В объятиях вдруг произносит, не отпускаемый мыслями:

— Поляки опять были на Горыни. Забрали дань с Дубровицы… Пусть сходит в Польшу.

— Побереги его, — просит она.

— Богу виднее.

141. По узкой речушке меж лесистых берегов идут на веслах драккары с воинами.

142. По ручью ведут викинги драккары бечевой: вереницей по берегу, таща корабль канатом; еле протискивается он в зарослях, ручей совсем узок.

143. Волок. По земле, на катках-бревнышках, подкладываемых под днище: две вереницы впряглись в два каната, тянут корабль, привязанный за форштевень, остальные облепили с боков, подталкивают. Довольно легко и споро идут по каткам легкие кораблики.

144. Бесшумно пристают ночью к берегу.

Крепость на холме над берегом, зубцы каменных стен, башни.

Падают на стенах несколько часовых: стрелами пронзается горло.

Трехлапые крючья забрасывают викинги на края стен, лезут вверх по веревкам. Спускаются внутрь, в город. Пробираются к воротам стен, режут стражу, открывают ворота.

Беззвучно проникают в город вооруженные отряды, движутся по узким улочкам меж каменных домов под остроугольными крышами.

145. Спальня князя в его замке. Парча, бархат, альков, иконы. Спит князь в пышных перинах, похрапывает и посвистывает носом.

Шум раздается за стенами, шум нарастает и близится, грохот, лязг, крики. Князь ворочается, просыпается, вскакивает в постели, вытягивает шею, хлопает глазами, зовет:

— Эй! Что здесь! Стража!

С грохотом распахиваются двери — в них вырастает Харальд с обнаженным мечом, за ним викинги. Стуча каблуками по каменному полу, проходит Харальд и встает посередине:

— Конунг Ярицлейв шлет тебе привет. И зовет в гости. Вместе с дарами. Теми, что ты взял в Дубровице.

Перерубает одним взмахом меча два столбика, поддерживающих альков в изножье. Шатер падает, под складками ткани барахтается фигура.

Викинги хохочут. Один шлепает плашмя мечом по заду, обрисованному тканью, из-под которой князь так неловко пытается высвободиться.

146. Рассвет. Князя со связанными руками выводят из дверей во двор замка. Тела перебитой польской стражи валяются во дворе.

Князя пихают в грубую колымагу, где уже сидят несколько богато одетых вельмож — руки связаны за спинами.

Ведут и молодую красивую девушку в разорванном наряде, вороные волосы блестящей гривой по плечам, почти закрывают бледное лицо.

— Не троньте дочь! — бессильно вскидывается князь.

Харальд сумрачно смотрит на девушку, делает знак: ее отводят в сторону и сажают в такую же колымагу, непокрытую тентом наподобие примитивного фургона.

— Поджигайте все! — командует Харальд.

147. Перспектива узкой готической средневековой улицы — и метель из перьев и пуха, вылетающих из разбитых оконных проемов, кружит меж домов и над крышами, устилает все. И черные дымы пробиваются сквозь белую метель, выстреливают языки пламени.

148. Бесконечный, тяжело груженый обоз вытягивается из горящего города.

На белом коне с группой викингов едет Харальд вдоль обоза, хмуро глядя перед собой.

Обгоняя кибитки, встречается взглядом с княжной: она сидит у заднего бортика, смотрит на удаляющийся горящий замок, слеза ползет по бледной щеке, губы беззвучно шепчут молитву.

Харальд прерывисто вздыхает. Лицо его печально смягчается.

— Не бойся, — говорит он. — Ничего плохого с тобой не будет.

Несколько шагов едет рядом.

— Развяжите ее, — не глядя, приказывает он.

Идущий в оцеплении обоза дружинник приближается и на ходу ножом перерезает веревки на руках.

— Если захочешь убежать — твоего отца повесят, — по-прежнему не глядя равнодушно бросает Харальд и посылает коня рысью.

149. Движется по зеленой равнине меж дубрав длинный обоз с дружиной во главе.

Зеленое пространство делается полупрозрачным, желтовато-серым, превращается в старинную карту Польши, края пергаментного листа растресканы в ломких складках. Коричневые линии рек, угловатые латинские буквы надписей, крошечные рисунки крепостей обозначают города.

Боевая дружина, с викингами впереди, с Харальдом во главе, движется нам навстречу через этот фон, и черный ворон шевелит крыльями на стяге.

А на карте вспыхивают крошечными язычками пламени все новые крепости-городки, и тонкие струйки дыма курятся над ними: Пшемысль, Жешув, Люблин, Демблин. И наконец, долго чуть дымится и вот вспыхивает Варшава.

150. День, дубрава, лагерь, отдых: распряженные повозки, шатры, пасущиеся кони. Костер у огромного дуба, жарится мясо, на траве простая скатерь: вино, яблоки. Харальд, пара викингов, князь с дочерью — обедают.

— Киев — большой город, — говорит Харальд. — Будете жить у Ярицлейва, пока родственники не соберут за вас выкуп.

— А если не соберут — не будете жить у Ярицлейва, — добродушно улыбается седой викинг и разводит руками. — Конунг не любит бедных гостей. — И вместе со вторым викингом смеется шутке.

Князь натужно улыбается.

Кукушка кукует в лесу.

— Русы верят, что сколько сосчитает эта птица — столько проживет человек. Вам еще осталось долго, — утешает Харальд.

151. Кукушка кукует, но лес уже ночной. Полная луна. Прислонившись спинами к стволу огромного дуба, сидят почти рядом Харальд и польская княжна.

— Ты любишь своего жениха? — спрашивает он.

— Больше жизни.

— Почему же он не защитил тебя?

— Он был далеко. С посольством. За морем, у короля Англии.

— Когда-нибудь я убью короля Англии, — тяжело говорит Харальд.

— Ты очень жестокий. Тебе нравится убивать.

— Не всех. Если бы не он, я был бы сейчас конунг Норвегии. Но я еще буду им.