Юрий Поляков - Небо падших

– Алло! Нет, Геннадий Сергеевич подойти не может… Он нездоров. Ничего страшного, просто несчастный случай… Перезвоните позже… Я? Я – Оленька… А вы кто?

– Кто это? – взревел Гена, вскакивая и чуя неладное.

– Какая-то Галина Дорофеевна!

И хотя Галина Дорофеевна даже на сверхзвуковом истребителе могла очутиться в Майами не раньше чем через четыре часа, уже через двадцать минут срочно вызванное такси увозило рыдающую Оленьку в международный аэропорт.

А еще минут через сорок появилась Катерина, свежая и невинная, как дуновение бриза.

– Боже, что тут случилось? – всплеснула она руками. – Я вызову полицию!

– Где ты была?! – заорал я, испепеляя ее одним глазом (второй подзаплыл).

– Я? Я летала с Брайеном смотреть место для прыжков… Вы спали, он меня и попросил. А где Оленька?

– Это ты сказала им, что Геннадий звонил министру?

– Я? Что я, ненормальная! Я только похвасталась, что он живет с ним в одном доме… Я же не думала…

– Стерва-а-а!

…На следующий день я провожал Гену в аэропорту. На его мужественном лице наклеек было больше, чем на чемодане. Сам я нацепил темные очки.

– Спасибо за отдых! – буркнул он.

– Извини, что так вышло…– проблеял я, чувствуя, как кредит АЛКО-банка подергивается туманом неизвестности.

– Да ладно… Как ты думаешь, почему Галина Дорофеевна не перезвонила?

– А почему ты ей не перезвонил?

– А что я ей скажу? Не умею я врать…

– Тогда скажи, что после конференции тебя уговорили полетать, и при посадке подломилось шасси. По-моему, убедительно…

– Ага, и тормозил я мордой по бетонке…

– Примерно.

– А про Оленьку? Может, сказать, что она случайно в номер зашла?

– Ну конечно! В Майами русским девчонкам больше делать нечего, как в номера к летчикам заходить! Скажешь: она официальный переводчик конференции и ее прислали вместе с доктором, чтобы переводить при оказании медицинской помощи.

– В номере?

– А где еще – в морге?

– Думаешь, поверит?

– Если любит, поверит!

– А Катька? – вдруг забеспокоился он.– Она ведь, стерва, все нарочно устроила. Она все может – позвонить Галине Дорофеевне или даже факс прислать… Ты мне сам рассказывал!

– Не волнуйся, при первой же попытке я удавлю ее телефонным проводом!

– Смотри! Она же настоящая стерва. Бросил бы ты ее!

– Брошу,

– Нет, я серьезно… Я не хотел тебе говорить… Но ты понимаешь, Оленька мне жаловалась, что Катька к ней приставала…

– В каком смысле?

– В каком… В прямом. Она говорила, что мужики ее вообще не интересуют – она с ними только ради денег. А на самом деле ей еще со школы нравятся длинноногие брюнетки с маленькими титьками.

– Так и сказала?

– Так и сказала…

– Вот сука!

– Брось ее…

– Ты еще до Москвы не долетишь, а я ее брошу…

– Слушай, а с чего начать… Галине Дорофеевне?

– Начни с выполнения супружеского долга… Прямо в прихожей!

– Смешно сказал, – улыбнулся Гена, и у меня снова появилась надежда вырвать кредит у «АЛКО-банка».

…Катерину я застал в убранном номере. Она сидела на диване и накручивала телефонный диск. Я вырвал у нее аппарат и с размаху ударил по лицу так, что она пискнула.

– Поняла, за что?

– Поняла, – прошептала она.

– Если ты позвонишь Аристову домой и не дай Бог что-нибудь скажешь его жене, тебе конец. В прошлом году здесь акула сожрала девицу. Во всяком случае, ни ее, ни акулу так и не нашли. Поняла?

– Поняла, – кивнула Катерина и улыбнулась разбитыми губами.

– Спим в разных комнатах! – приказал я. – Если хочешь, могу вызвать для тебя проститутку – брюнетку с длинными ногами и маленькими титьками!

– Как скажешь, Зайчуган…

Утром, когда я зашел в ее комнату, Катерина старательно зашивала мою разодранную рубашку, выброшенную вечером в мусорное ведерко.

– Прости меня! – еле слышно проговорила она.

– Никогда. Дай сюда иголку!

– Зачем?

– Дай!

Она нагнулась, перекусила нитку и протянула иголку. Я взял теплое жальце, попробовал пальцем острие и выкинул в окно.

– Почему? – удивилась она.

– Не твое дело. Когда-нибудь поймешь.

– Я понимаю: мы расстаемся. Ты меня теперь обязательно выгонишь. Аристов для тебя важнее. Но я хочу, чтобы мы расстались друзьями. Конечно, я много о тебе знаю, но ты можешь быть абсолютно спокоен…

– А я и так абсолютно спокоен. Это ты теперь переживай и оглядывайся!

– Зачем ты меня пугаешь? Я виновата перед тобой. Я сорвалась. Наверное, это какая-то болезнь, вроде наркомании. Я тебе никогда не рассказывала, но у меня это давно. Я даже пыталась разобраться, когда это началось. Если бы надо мной в детстве кто-нибудь издевался или растлевал, тогда все было бы просто и понятно. Но с меня все пылинки сдували. Даже на злого учителя ничего не свалишь: учителя меня обожали! Я долго копалась в себе, даже к врачу ходила – и вспомнила, когда это началось. В восьмом классе. Отца отозвали из Парижа в Москву – и я стала ходить в школу рядом с домом. Мы тогда жили в самом конце Ленинского проспекта. Понимаешь, в Париже у меня было очень много школьных друзей…

– Антуан, например…

– И Антуан, и много еще… А тут я попала в совершенно незнакомый, злой, живущий по своим законам и не принимающий меня детский мирок. Наверное, я и сама виновата, потому что с глупой гордостью к месту и не к месту демонстрировала свой французский и фыркала, когда другие мямлили у доски. В классе были две девочки, которые мне сразу понравились,– Валя Обиход и Нина Назарова. Подружки. Они даже на переменах под ручку ходили. И знаешь, поначалу они меня как будто приняли… Но потом был новогодний вечер – и я вырядилась, как дура, во все лучшее… Мне, конечно, мать должна была подсказать, что так нельзя, что это воспримут как вызов (в магазинах-то тогда ничего не было!), но моя мамочка в ту пору крутила роман с одним синхронистом, и ей было не до меня. В общем, я вырядилась… Учительши потом еще месяц мои парижские тряпки обсуждали. А он весь вечер танцевал только со мной!

– Кто – он?

– Ван Вей. Он был по отцу китайцем и учился в десятом. Родители его работали в цирке – жонглировали, – и он после школы собирался в цирковое училище. Это было в нем самое интересное, потому что выглядел он совершенно невзрачно – щуплый и желтый. Но именно в него влюбилась до потери сознания Валя Обиход. Нина Назарова была у нее поверенной и даже своего рода парламентером – выясняла у Ван Вея, как он к Вале относится. Обычные среднешкольные глупости. В этом возрасте, сам помнишь, все в кого-то влюблены…

– А ты?

– Я – нет. Не успела. В тот новогодний вечер Нина отправилась выяснять, почему Ван Вей не приглашает танцевать Валю, а он сказал какую-то гадость и снова пригласил меня. Так я стала врагом. У Вали оказались хорошие организаторские способности – и скоро весь класс стал относиться ко мне уже не равнодушно, а враждебно… Ты знаешь, что это такое, когда ты входишь в комнату и на тебя устремляются тридцать пар ненавидящих глаз? Тогда я решила наказать ее. Ван Веем… Напросилась как-то к нему домой – и это было отвратительно. Даже по моим нынешним представлениям, он был очень испорченный мальчик. К тому же у него были плохие зубы… Не менее отвратительным оказался и язык – он обо всем рассказал приятелям. И старшеклассники специально заглядывали, чтобы посмотреть на меня. К счастью, отца вскоре отправили в Брюссель – и мы уехали. Но перед отъездом я отомстила. Я написала любовную записку Нине Назаровой от его имени, подделала почерк и подложила на перемене так, чтобы нашла бумажку Валя. И они пoccopились. Страшно. Как умеют ссориться только лучшие подруги или лесбиянки. Даже подрались! И знаешь, когда они, визжа, на глазах у всего класса таскали друг друга за волосы, я вдруг почувствовала ледяное искрящееся счастье вот тут, в этом месте!.. (Катерина положила руку на живот.) Потом счастье погасло, а лед остался… Даже не лед, а ледяной истуканчик, требующий постоянных жертв… С этого все и началось…