Юлия Латынина - Там, где меняют законы

Теперь из этой грозной толпы начали выступать отдельные лица — и лица это были вполне обыденные и человеческие. Всех, кто появлялся в доме, можно было условно разделить на два вида — ближние подручные Малюты, приближенные к нему бизнесмены — и собственно быки, охранники, та серая масса, которая когда-то так напугала Елену.

Ближнее окружение во всем старалось подражать Малюте. Он предпочитал полуспортивную одежду, мягкие кашемировые свитера и свободные брюки — и они носили мягкие свитера и свободные брюки. Он стригся не очень коротко, оставляя надо лбом косую челку и пряча смешно оттопыренные уши за прядями жестких темно-русых волос — и они стриглись так, чтоб закрывало уши. У него в ванной на полочке всегда стоял дешевый «Харли-Дэвидссон», — и от них пахло тем же одеколоном.

Единственным исключением из правила был Иван Пырьев, или Пырей — главный финансист Малюты. Обыкновенно он появлялся в доме в прикиде, позаимствованном из гангстерских фильмов тридцатых годов — до блеска начищенные ботинки, безупречный костюм с поддетой под него накрахмаленной рубашкой, и галстук за двести долларов. Елена так никогда и не могла установить статус Пырьева — то ли он был коммерсантом, нахватавшимся бандитских понятий, то ли, наоборот, бандитом, раньше других ушедшим в бизнес. Скорее всего первое — в обращении Пырьева с Малютой чувствовалась легкая скованность и подобострастность, не свойственная прочим парням с окраин. Когда Пырей глядел на нее, Елене всегда казалось, что у нее на блузке не застегнуты пуговицы.

Легче всего Елене было с человеком, которого звали Миша-кимоно и коттедж которого стоял в поселке напротив коттеджа Малюты. Миша-кимоно был у Малюты чем-то вроде начальника службы безопасности. Ему приписывались самые дерзкие из тактических комбинаций Малюты, о жестокости его ходили легенды, но внешне он не производил пугающего впечатления. Миша-кимоно был невысокий и расплывшийся, как пончик, и он смешно не выговаривал букву «р». Миша-кимоно часто появлялся в доме рано утром, когда Малюта еще спал или качался, и тогда Елена варила Мише любимый им ароматный кофе, а Миша, скаля желтые зубки, смешил ее жутковатыми байками. Однажды Миша выглянул в окно и увидел, что во двор въезжает машина Пырьева. Тогда он заметил:

— Кстати, держись от Пырея подальше.

— Почему?

— Во-первых, он стал много пить. А Сергей Павлович не любит пьяных.

— А во-вторых?

— У Пырея крыша дымится, когда он выпил.

Елена днями ходила по огромному дому.

Она отъедалась и отсыпалась, ее бледное заострившееся лицо помягчело, тонкие пальцы снова стали гладкими и ухоженными, и одежда, купленная для нее по приказу Вырубова (продавцы бутиков простодушно прислали старый размер Елены) уже не болталась на ней, как на привидении.

От тщательной уборки дом казался пустым и нежилым, как душа его хозяина. Елена сама себе казалось маленькой девочкой, похищенной драконом.

Дракон умел оборачиваться человеком. По утрам он сидел в столовой, пил апельсиновый сок и листал свежие газеты, у него были умные серые глаза. Но в этих глазах светился отблеск адского пламени, и Елена знала, что дракон уже сожрал не меньше тринадцати человек.

Интересно, бывало ли так, чтобы похищенная принцесса влюбилась в дракона? В любом случае драконы не влюблялись в принцесс. Они принадлежали к разным биологическим родам.

Во вторник ночью Елену разбудили веселые голоса и смех. Она проснулась и выглянула в окно. Во дворе стояли два «Мерса»-внедорожника и длинный, как лист осоки, «БМВ», дверцы машин были распахнуты, и вокруг «БМВ» по неглубокому весеннему снегу с хохотом бегали две девушки в коротких юбках, уворачиваясь от разгоряченных мужиков.

Потом из внедорожника выскочил Пырей и тоже стал выволакивать за собой девушку. Пырей был видимо пьян, он поскользнулся и свалился в снег, а девушка захохотала и села на него верхом. По двору бил луч мощного прожектора, и в этом луче Елена хорошо видела фигуру Малюты: он стоял в легкой кожаной куртке, опершись на капот «БМВ», и был как будто совершенно безучастен к балагану вокруг. На мгновение Елене показалось, что темная и одинокая фигура во дворе ищет взглядом ее окно, но потом одна из девочек, бегавших вокруг «БМВ», с визгом обвернулась вокруг Малюты, и Малюта тоже расхохотался, поднял девочку легко, как пушинку, и потащил ее в дом. Ничего человеческого не было в его хохоте: так визжит кот перед случкой.

Елена забилась под одеяло и попыталась уснуть. Но это было невозможно: в доме тяжко забухала музыка, он наполнился топотом ног и запахом снеди. К музыке снова примешался женский визг и звон разбитой тарелки: судя по всему, кого-то заставили танцевать на столе.

Елена вспомнила, как утром Миша-кимоно говорил что-то насчет дня рождения одного из коммерсантов Малюты, — мол, надо бы заехать на праздник. Видимо, заехали, поздравили, и решили продолжить в узком кругу. Елена представила, что творилось бы в доме, будь это день рождения самого Сергея, и закусила губу. Малюта не имел права держать ее здесь и сам развлекаться с девками.

Елена ворочалась с боку на бок, представляя высокую фигуру Малюты и повисшую у него на руках девицу, и почему-то думала о том, что ее Малюта еще ни разу не носил на руках. Она встала и, не зажигая света, принялась разглядывать свое отражение в зеркале. Ее темные волнистые волосы, ожившие за последний месяц, падали ниже плеч, и плечи казались ослепительно белыми под шелком ночнушки. Перед тем, как снова лечь, Елена, повинуясь безотчетному инстинкту, продела в бронзовые ручки двери перевернутый вверх ножками стул.

Елена забылась уже под утро, часа в четыре, чтобы проснуться от мощного удара. Кто-то шмякнулся о дверь всем телом, дернул за ручку, а потом гулко и пьяно ухнул:

— Ленка, открывай!

Елена вскочила в постели: прожекторы во дворе давно погасли, но комната была полна лунного света, и Елена сразу заметила, что человек, который ломится в дверь, забыл, в какую сторону она открывается. Дверь распахивалась внутрь комнаты, а человек с той стороны дергал ее на себя. Потом человек сообразил, в чем дело, пихнулся, как следует, и ножка стула, продетая в ручку двери, жалобно хрустнула. Стул с грохотом повалился на пол, за ним отлетела ручка, и в комнату ввалилась абсолютно голая и грузная фигура. Елена, к своему изумлению, узнала Пырьева.

Елена завизжала. Пьяный Пырьев мгновенно очутился возле ее постели, опрокинул ее на простыни и тут же сам оказался сверху.

— Пусти, шлюха, — сказал Пырьев. — Пусти. Пускала Семина, пустишь и меня…

Левая его рука полезла сдергивать одеяло, а правой он держал Елену за волосы. Одеяло сдергивалось плохо — Пырьев мешал этому своей тяжестью. Елена примерилась и вцепилась Пырьеву зубами чуть повыше запястья. Пырьев зашипел, вырвал руку и хряснул Елене по лицу.