Юлия Латынина - Там, где меняют законы

— Мне тут Рыбников пожаловался, что ты задержал ему деньги на две недели. А потом отдал не тридцать процентов, а десять. Это правда?

Рыбников был один из тех бизнесменов, что переводили налоги на реконструкцию универмага.

— Да, — кивнул Тахирмуратов.

— Я не коммерсант, — сказал Малюта, — Я в авторитете. Я за базар отвечаю. Если я сказал, что люди получат тридцать процентов отката, они должны получить тридцать процентов, а не десять. Что случилось с деньгами?

— Пропали.

— У кого?

— Фирма называлась «Синита». Мы переводили через нее деньги, за строительные материалы, а она взяла и пропала.

Малюта помолчал.

— Чья фирма?

— Не знаю, я пытался выяснить…

— Это не твоя тема. Сами выясним. Твоя доля в универмаге будет меньше на десять процентов.

— То есть как это? — захолонулся Игорь.

— Я за что тебе дал половину от доли? За то, что ты правильный бизнесмен. А какой же ты правильный бизнесмен, если у тебя каждый месяц пропадают деньги?

Малюта повернулся и тут же исчез в толпе. Игорь механически потянулся к бутылке и налил себе полстакана. Он выпил, зажмурился и снова выпил, а когда он открыл глаза, то он обнаружил, что сидит за столом не один: напротив восторженно улыбался один из коммерсантов Малюты. Кажется, его звали Шамраев.

— Потрясающе! — сказал Шамраев, — невероятно! В такие сроки и такую хреновину отгрохали, я в час домой еду, так каждую ночь видно было, как сварщики крышу варят..

Потом перегнулся через столик и зашептал:

— Слушай, а эта фирма, ну, которая с деньгами универмага… Малюта тебе много от них отломил?

— Какая фирма?

— «Синита».

Тахирмуратов непонимающе сморгнул, а Шамраев расхохотался и шлепнул его по плечу.

— Да брось, я никому не скажу. У меня же брат в банке работает, где у «Синиты» счет был, он видел, куда со счета деньги ушли: как раз на фирму Миши-кимоно…

Тахирмуратов налил в стакан водки, зажмурился и снова выпил.

«Этого следовало ожидать», — подумал он. И в общем-то это было очевидно. Не скажи это Шамраев, — через неделю ему сказал бы кто-то еще.

Малюту открытие универмага почему-то привело в необыкновенно веселое состояние духа. Он носился между столами, пел караоке и, с подначки конферанье, сплясал на столе в обнимку с женой губернатора. Фотографу, который заснял эту пляску, разбили камеру и выдали деньги на новую.

Он потащил Елену по всем этажам, заглядывая в каждый бутик и пробегая мимо стройных рядов новеньких женских сапожек, мужских костюмов и детских ползунков, словно породистый спаниэль, обнюхивающий новый дом. Арендаторы толпой скакали за ним. Представитель «Армани» осмелился ухватить Малюту за мягкий кашемировый свитер:

— Может быть, — сказал он, — вы осмотрите нашу новую коллекцию? Вам безусловно пойдет…

От пиджаков Малюта отмахнулся, но на следующем этаже между ним и Мишей-кимоно всунулся какой-то коммерсант. Малюта заинтересовался, щелкнул пальцами, — и коммерсант с Малютой и Корытовым скрылись в небольшом кафе на третьем этаже. Свита Малюты осталась у дверей.

Елена, скучая, оперлась о балюстраду и стала следить за тем, как падает вниз подсвеченная вода.

— Привет.

Елена обернулась.

Справа от нее, у зеркальной двери с надписью «Боско да Чильеджи» стоял Семин, и в руках у него был большой и, наверное, разноцветный букет. Он почти не изменился с тех пор, как они расстались, — разве только высокий покатый лоб цвета слоновой кости стал еще выше, отодвинув к ушам остатки волос, да от крыльев носа отошли две косые складки. Одет Семин был в безупречно скроенный темный костюм в полосочку, скадывавший его крепкую бульдожью стойку.

— Здравствуйте, Виктор Сергеевич, — сказала Елена.

Семин молча глядел на нее.

— Я слышал, у тебя проблемы… с глазами, — сказал он. — Если бы я мог как-то помочь…

Его твердая рука, с обручальным кольцом на безымянном пальце, нервно мяла стебли. Елена опустила глаза.

— А это что? — спросила Елена. — Вам где-то подарили цветы?

— Это, собственно, тебе, — сказал Семин, — по дороге купил.

Букет был безвкусный и дорогой: тринадцать или пятнадцать темно-красных роз, ирисы и желтые ветки.

Елена сначала не поняла, что произошло, а потом застыла, как вкопанная: она различала цвета. Видимо, ее лицо очень сильно изменилось, потому что Семин испуганно на нее посмотрел, потом взглянул на букет, кашлянул и добавил:

— Из машины вышел и купил.

— Что с вами, Виктор Сергеич, — спросила Елена. — Вы же никогда не покупали цветов. Или это вас жена приучила?

Семин хотел что-то сказать, но не успел. Двери кафе распахнулись, и из них вышел Малюта. За ним плелся криво улыбающийся коммерсант. Малюта и Семин преувеличенно вежливо поздоровались, а потом Малюта обнял ее за плечи и сказал:

— Поехали?

Елена кивнула. На Малюте были черная водолазка и черный пиджак, а часы на узком запястье сверкали желтым. Пиджак на конферанье был красный.

Спустя минуту они вышли на улицу. С крыш сочился холодный, предвещающий зиму дождь, и черные бока бандитских внедорожников ослепительно переливались отблесками вывесок.

Теперь Елена видела, что ступени, ведущие вниз от универмага, выложены бордовой плиткой, а японский ресторан напротив светится красным и синим. Машины Малюты остановились у самых дверей универмага, въехав на пандус, а на той стороне площади, через проезжую часть, стояли продавщицы с цветами, и Елена даже издалека видела, что цветы у них и желтые, и голубые, и фиолетовые. Елена шла машинально: зрение вернулось к ней, как внезапно возвращается цветная картинка в телевизоре, если пошевелить антенну, и теперь Елена боялась, что оно так же внезапно пропадет снова.

Стриженые мальчики распахнули дверцу джипа. По всем соображениям безопасности Малюте следовало сесть внутрь, но он вдруг мальчишески улыбнулся, сказал:

— Ща! — и сорвался с места.

Он перебежал улицу, увернувшись от остолбеневшего «Жигуленка», в две секунды оказался на углу и через минуту нырнул в машину с огромным букетом в руках.

— Держи!

Через мгновение вгляделся в ее лицо и озабоченно добавил:

— Лена, что с тобой?

— Ты знаешь, — проговорила Елена, — врач сказал правду. Я различаю цвета. Вот…. взглянула на букет и увидела….

Уже поздно ночью, когда Елена, умаявшись, свернулась клубком подле Вырубова и заснула, и когда букет, виновник праздника, был водружен Вырубовым в самую шикарную вазу, каторую спешно нашли по его приказанию, и торжественно водворен в углу спальни, и Вырубов поклялся, что никогда этот букет не выбросит, — уже поздно ночью Вырубову пришла в голову простая мысль: а собственно, чей букет увидела Елена?

Он приподнялся и посмотрел туда, где в полумраке спальни отсвечивали темно-красные лепестки роз, и тихо присвистнул, а потом заложил руки за голову и стал мрачно размышлять о том, что человек, к сожалению, устроен гораздо хитрее, чем автомат Калашникова.