Юлия Латынина - Там, где меняют законы

— Какую ворону? — не понял Черяга.

— Ну знаете, раньше если вороны клевали урожай, — крестьянин парочку убивал и обязательно в назидание другим оставлял.

— А что с ней все-таки произошло? — спросил Черяга.

— Да что? Проторговалась! Купила в Греции шуб, а тут бац — людям зарплаты не платят. Ну, они и перестали покупать. А шубы-то — не чулки, не во всякую погоду оденешь. Как зарплату выплатили, люди побежали на рынок, а на дворе уже апрель. Никому шубы не нужны. А тем временем кредит в банк надо возвращать. Она побежала по рынку, кто, мол, может денег в долг одолжить? А кто ж одолжит — весь рынок на мели сидит?

— Значит, она брала все-таки деньги у банка в кредит? Двадцать тысяч долларов? — уточнил Черяга.

— Какое двадцать! Десять тысяч, на месяц и по тридцать процентов! Весь рынок так берет.

— Не дорого?

— Зато «крыше» платить не надо. Это у нас все знают. Если сам торгуешь, придут ребята Негатива и задницу оторвут, а если деньги берешь в «Чернореченсксоцбанке», то эти тридцать процентов все налоги включают, и черные и белые: ни бандит к тебе не подойдет, ни санинспектор.

— Так чего же она жаловаться сунулась?

— Так она и не сунулась бы, если бы эти оглоеды девочку не увезли! Девочку вернули, она тут еще денька три продрожала и свалила в неизвестном направлении.

— А почему же банк не взял ответственность за себя? Так мол и так, ребята превысили полномочия, но дама задолжала нам двадцать тонн, вот и документ соответствующий.

— А кто их знает. Может, кто-то там ребят решил подсидеть. А я так думаю, что им очень эти кредитные договоры светить не хотелось. Пошли бы вопросики, отчего человек под такие обалденные проценты денежку брал.

Черяга доел сардельку, оказавшуюся вполне съедобной, и выпил большой стакан нежно-сиреневого компота.

— А скажите, — спросил он, — у вас при прежнем мэре был налог в фонд малого предпринимательства. Он сохранился?

— Конечно. Это кто же налог-то уже введенный отменит?

— Спасибо за информацию, — сказал Черяга.

— Пр-росим заходить. Будем р-рады, — прокричал ему в спину попугай.

Тридцатичетырехлетний Геннадий Извольский, баловень судьбы и князь над пятым по величине в мире металлургическим комбинатом, разговаривал по телефону с председателем правления крупного российского банка.

Отношения Извольского с банком никак нельзя было назвать приязненными. Банк владел небольшим (меньше пяти процентов) пакетом акций АМК, приобретенным при прежнем директоре, и, разумеется, хотел купить побольше.

Желание банка было настолько горячим, что он даже готов был ради этого достать деньги для строительства прокатного стана, о котором уже упоминалось. Разумеется, речь шла не о том, чтобы дать заводу кредит, поскольку любой российский банк, инвестирующий деньги в производство, рискует удостоится самых недоуменных взглядов и вообще выглядит неприлично, как человек, пожаловавший на званый вечер в плавках. К тому же, если российский банк будет давать деньги предприятиям, ему не хватит денег на взятки.

Поэтому речь шла не о том, чтобы кредитовать завод, а о том, чтобы благодаря своим связям в правительстве и на рынке капитала добиться кредита от иностранных банков.

И, действительно, под благотворным влиянием банка «Ивеко», Европейский банк реконструкции и развития выделил было Ахтарскому меткомбинату триста миллионов долларов для строительства нового прокатного стана.

Извольский обрадовался настолько, что даже готов был продать московскому банку часть акций завода, но тут выяснилось, что представления Извольского о кредите и представления банка о кредите несколько не совпадают.

По мысли Извольского, деньги получал завод и использовал их на строительство стана. По мысли банка, деньги должны были быть положены в банк «Ивеко» и использованы на затыкание дыр, образовавшихся в балансе банка в результате несколько вольнодумной кредитной политики. За то, что банк «Ивеко» получил возможность использовать выданный заводу кредит, Извольский должен был отдать банку в залог контрольный пакет акций завода. При этом было ясно, что, с одной стороны, банк всегда найдет предлог заводу денег не дать, а с другой стороны, если прокатный стан не будет построен, то контрольный пакет отойдет в собственность банка.

К тому же выяснилось, что кредит выделен револьверный. Это означало, что второй транш кредита, в тридцать миллионов долларов, будет выдан заводу только после того, как завод вернет первый — тоже в тридцать миллионов долларов. Проще говоря, по сути оказывалось, что завод берет не триста миллионов долларов, а тридцать, платит проценты за эти тридцать миллионов как за триста и за то, что банк присвоит себе эти деньги, завод еще должен отдать банку контрольный пакет акций.

Наверное, московским банкирам эта сделка казалась совершенно безупречной, но Извольскому она пришлась не сильно по душе.

Последняя встреча Вячеслава Извольского с банком (в лице вице-президента оного), кончилась тем, что банкира из здания комбината выволокли под белы ручки двое ментов, а другие менты, в предбаннике, арестовали охранника банкира за незаконное ношение оружия. Охранник залетел на пятнадцать суток, и вице-президент был водворен в самолет в полном одиночестве. Вице-президент очень переживал и чувствовал себя без охраны, как без трусов.

После этого «Ивеко» сделал все, чтобы сорвать получение комбинатом кредита и почти преуспел.

После этого филиал банка «Ивеко» в столице области был обстрелян из гранатомета.

После этого Ахтарский металлургический комбинат был вызван на комиссию по сбору налогов, где ему пригрозили банкротством.

Вернувшись с вышеупомянутой комиссии, носившей несколько претенциозное название ВЧК, Вячеслав Извольский глотнул валидола в гостинице, отыскал председателя правления банка «Ивеко» в модном казино «Ройяль» и в присутствии охранников надавал банкиру по морде. Десять лет назад гендиректор по прозвищу Сляб был боксером-перворазрядником, и чавку банкиру он расквасил весьма качественно, прежде чем поразевавшая рты охрана отреагировала на столь неподобающее рукоприкладство. Руководство казино рвало на себе волосы от позора. Банкир уехал чинить нос в швейцарскую клинику. В отсутствии банкира ВЧК простила комбинату долги, а возглавлявший заседание вице-премьер Володарчук мотивировал свое решение так: «Я завтра еду в Германию, мне что, с Кинкелем с опухшей рожей встречаться?» И никакие ссылки на то, что у Извольского в результате всей свалки вывихнута правая рука, не помогли. «А если он меня одной левой?» — страдальчески вопросил вице-премьер.