Валерий Попов - Плясать до смерти

Рановато, конечно, но терпеть больше невозможно: как она там? В компании таких же нетерпеливых родителей маемся в большом гардеробе с высокими полукруглыми окнами. И вот по этажам, по просторным светлым коридорам, как серебряное колесо, катится звонок. И — долгая гулкая тишина. Никакого топота ног. Видно, задерживают, приучают к дисциплине. Или сами дети, захваченные новыми впечатлениями, не спешат? И Настя с ними?

И вдруг наверху широкой белой мраморной лестницы появляется наша Настька! Одна! Самая первая! И самая несчастная.

Светло-серые нитяные колготки пузырятся на коленях. Маленькая какая! Самая низкая оказалась в классе. Большая голова, круглое личико с глазами-щелками красное, распаренное!

Увидев нас, спускается осторожно, боится поскользнуться.

Подходит и молча утыкается головой мне в живот.

— Нет, я не могу! Какие-то все… — произносит она.

Счастливый гул катится сверху.

Господи! Вся в меня! Я тоже, придя в школу, был растерян: почему я один такой? Почему все уже знакомы между собой, ходят группами, то шепчутся, то смеются, смело окружают учителей, а я в стороне, натянуто улыбаясь. Почему отстал, что упустил? — сердце сжимается. Так и буду всю жизнь отдельно, хуже всех?

На первом уроке нам раздали тетрадочные листочки в клетку. Словно сейчас вот держу его в руке — серый, тусклый, нечеткий, как предстоящая жизнь, слегка мятый. И тупые карандаши. Сорок седьмой год! Задание: нарисовать на листке все, что хочешь. Тест, как сказали бы сейчас. Кто как размахнется, так, наверно, все и будет у него. И я — вижу как сейчас — робко, чуть нажимая, нарисовал уточку… поместив ее всего в одну тетрадную клеточку.

— Тут можно что-нибудь разобрать? — Училка, издеваясь, показывала именно мой листок, и класс хохотал. Нашла как сплотить учеников!

Но сейчас-то я, надеюсь, уже не такой? И Настька выправится! Нонна всячески пыталась рассмешить, растормошить Настю, а я смело поднялся по лестнице. Класс 1 «Б» еще полон: все, оказывается, понимают, что это за день, волнуются. Как начнется — так и пойдет. Не пробиться через кольцо родителей, окруживших молодую толстую училку, с цветами, хвалами, приглашениями в гости, ненавязчивыми рассказиками о своих выдающихся детях: «Он прям такой у меня! Весь в деда-полковника». Понимают люди. А я — в стороне. Нет, похоже, не изменился. Наконец учительница поворачивается ко мне и слегка гаснет, не видя должного восторга в моем лице.

— А как там… Попова Настя? — спрашиваю весело (не выдавай проблем!).

— Попова?

Училка вздыхает. Не хочется портить общий праздник, но…

— Она… в детсадик не ходила у вас?

— Нет. Домашнее воспитание.

— Это чувствуется. Немножко отсталенькая она у вас.

«Отсталенькая!» Я сам воспитывал ее! Спускаюсь по мраморной лестнице. Настя, подняв голову, с надеждой смотрит… всемогущий папа все сделал?

— Поговорил. Все будет нормально!

— Как задачки? Решаете? — бодро спрашиваю я в очередной свой приезд. Они как раз с дедом сидят над арифметикой. Теперь возить Настеньку в город на выходные не получается: в субботу они учатся тоже.

— Решаем помаленьку! — Дед заговорщически подмигнул Насте, та почему-то обиженно отвернулась.

— А письмо как? — Вынул из ее сумки тетрадь.

— Писать я за нее не могу! — Дед обиделся на мои претензии, а Настя вообще выскочила из комнаты, стукнула дверью. Дед развел руками: вот так!

Бабка, поджав губы, молчала.

Как все повторяется — один к одному! Помню, как отец, вернувшись из командировки, с селекционной станции Отрада Кубанская (название осталось в голове), спросил у бабушки:

— Ну как он?

А я сидел в другой комнате, весь сжавшись, испуганный: сейчас подойдет?!

— Да неважно чего-то, — прошептала бабушка (но я слышал). Отец почему-то громко захохотал, сел ко мне за стол, где я маялся и страдал, обнял мощной рукой меня, лопоухого двоечника, и весело сказал:

— Сейчас мы отличника из тебя сделаем!

И сделал.

Помню морозный солнечный день. Я сбегаю по лестнице к отцу и раскрываю тетрадку. Прописи: «Лыжи, лыжи, лыжи», и под «лыжами» — первая в моей жизни пятерка!

— Молодец! — хохочет отец. — На лыжах пятерку догнал!

Сколько прошло, а слово помнится!

Мы выходим с ним из школы. От мороза ноздри слипаются изнутри, в голубом небе сияет купол Преображенского собора. Обходим по кругу ограду церкви из цепей и трофейных пушек, сизых от мороза, отбитых у турок, как сказал отец. Ясно помню и ту яркую зиму, и красивый собор, и первую в моей жизни удачу.

И вот пришел мой черед выручать. Привожу ее из кухни, где она сидит, уставясь в окно, моргая, и сажусь за стол рядом с ней. Ну? Смогу я, как батя? Или, как говорит он ехидно, «кишка тонка»?

— Давай, Настя. Что вы там пишете? Да не бойся! Я тоже поначалу хуже всех писал!

А теперь зато вот какой! — гордо выпрямляюсь. Настя, вздохнув, открывает тетрадку… Да. Шок, конечно, случился.

— Что же ты пишешь так плохо? — вырывается у меня.

— А ты бы попробовал в такой тетрадке! — Она вдруг надулась.

Та-ак! Знакомый прием. «Виноваты обстоятельства»? Устраним! Листаю тетрадку. Да, типичное «изделие местной деревообрабатывающей промышленности». Щепки в листе. Это не тетрадь, какое-то бездорожье и разгильдяйство. Страница колом стоит! Понимаю, кризис промышленности… Но еще, видимо, и экономия? Поворачиваюсь к тестю. Он как бы отстраненный, углубленный в газету, однако настороже.

— Какие есть в продаже — такие и покупаем! — говорит он.

— А другие бывают? — спрашиваю у Насти.

— Конечно! — выдает она, видимо, наболевшее. — У всех!

Тут, я гляжу, начало трагедии.

— И у соседки твоей по парте — тоже?

— Я одна сижу, — вздыхает она.

— Хорошо, — целеустремленно поднимаюсь я. — В городе поищу.

— И в городе нет! — произносит Настя. Горе ее уже, похоже, закрепилось. Так и дальше пойдет?

— Так где же берут их? — Тесть вступает уже воинственно, и для него это острый вопрос.

Я жду Настиного ответа: «Достают!» И тут я пас! Вступать в какие-то унизительные отношения?.. Вступишь! Это ты раньше был горд, а теперь как миленький вступишь в какие надо унизительные отношения.

— Из Москвы их привозят! — сообщает Настя страшную тайну, разведанную, видимо, с огромным трудом. — Говорят, магазин такой есть, на улице Горького! — Настя вздыхает, как по далекой стране, несбыточной мечте.

И это — проблема?!

— Ха! Так я как раз туда собирался! Сколько тебе штук?

— Правда, папа? — радуется Настя. У нее, оказывается, всесильный отец!

В Москву-то я, кстати, и не собирался. Хотя понимал, что надо. «Раздача» вся там! А ты — здесь. Пусть хоть несмышленый ребенок тебя научит, пустая ты голова! Попутно и свои устрою дела!

Первым делом, приехав в Москву, помчался за тетрадушками. Остальное все подождет. Мчался по улице Горького, от Кремля, вертел головой: «Где оно, наше счастье?!» В чем радость рождения детей? Вдруг чувствуешь, что делать для них еще приятнее, чем для себя! Удвоенная радость!