Ирина Волчок - Все люди — хорошие

Какие бы тут, в этом потустороннем замке, колдуны ни жили, к ней это не имеет никакого отношения. Она здесь гостья. Он нес ее на руках, он о ней заботился, бояться ей совершенно нечего. И что это ей взбрело в голову, что он может как-то не так ее понять, что-то плохое о ней подумать? Глупости какие. Николай Георгиевич все понимает правильно. Катастрофы на сегодня закончились.

Нет, катастрофы еще не закончились. Это Наташка поняла сразу, как только выбралась из ванны. Ее мокрая грязная одежда лежала на шахматном полу безобразной кучей, надевать это было невозможно, а больше одежды не было никакой. Она заглянула в подвесной шкафчик, нашла два больших полотенца. Одним, белым, вытерлась, другое, черное, обмотала вокруг себя. Огромное зеркало отражало ее в полный рост. Жалкое мокрое чучело, черно-белое, под цвет интерьера. Выходить в таком неприличном виде было, конечно, нельзя, и Наташка робко постучала в дверь. Нелепо было стучать в дверь изнутри, но надо было попросить Николая Георгиевича дать ей хоть какую-нибудь одежду. Полотенце на голое тело в чужом доме — в его доме! — не вписывалось в ее картину миропорядка.

Надо отдать ему должное, он не распахнул дверь, и зря она ее придерживала. Спросил, не нужно ли ей чего, и Наташка, смущаясь почти до слез, сказала, что не может надеть свою мокрую одежду. Из-за двери донеслось тихое, но очень сердитое: «Идиот», — и удаляющиеся быстрые шаги.

Пока она надевала почти белые и невероятно мягкие от старости джинсы и футболку, он прямо через дверь извинялся за такой неподходящий гардероб. Он живет один, к тому же — ненавидит халаты. Наташка, улыбаясь, думала, что ненавидеть халаты — это большая роскошь. Это значит, что у человека есть дом, в котором он чувствует себя хозяином, чувствует себя защищенным настолько, что может и голым ходить. С другой стороны, пожалуй, не роскошь, а признак полного одиночества. Никого рядом нет, никто не может прийти в гости, некого стесняться и не перед кем отчитываться. Полное одиночество. Не такой уж и рай, как может показаться тому, у кого нет и никогда не было своего дома.

В руках у Николая Георгиевича был плед, светлый и мягкий даже на вид. Она не успела спросить, зачем он принес эту штуку к двери ванной, она вообще ничего сказать не успела: он закутал ее, как маленького ребенка, оставив открытым только лицо, и снова собрался подхватить на руки. Что она, раненый боец, что ли? Наташка попыталась обойти его, но покачнулась — и все-таки оказалась у него на руках. А, ладно, все равно она дороги не знает, пусть уж несет, куда считает нужным.

Всей дороги оказалось восемь шагов вдоль стены. Свет не горел, но, видимо, он прекрасно ориентировался. Дверь он открыл тем же способом, что и входную, — просто пнул ногой. Здесь свет был, но какой-то неубедительный. Оглядеться Наташка не успела, оказалась на чем-то мягком, он присел рядом.

— Как вы себя чувствуете?

— Нормально я себя чувствую, — почти честно сказала Наташка. — Только не очень понимаю, где я. Это же не дом с привидениями, правда?

— Это дом со мной, — улыбнулся он. — Точнее, мой дом.

Он хотел добавить: и ваш, если хотите. Но Наташка уже спала.

Интересно, при чем тут привидения, что она имела в виду? Наверное, все-таки на коньяк реакция. Андрюшку он уложил, пока она была в ванной. В гостевые спальни ему идти не хотелось. У него была давняя привычка: когда он впервые попадал в какое-либо место, то сразу выбирал себе уголок, стул, кресло, хоть кухонный табурет. Позже, оказываясь там же, он всегда старался занять это раз и навсегда выбранное место. Если не получалось, он просил кого-то пересесть или подвинуться, а если не получалось и этого, то чувствовал себя крайне неуютно и по возможности быстро уходил. То же самое касалось его собственного дома. Сейчас он, не задумываясь, предоставил свое место Наташке, и это тоже был показатель. Собственно говоря, объяснение в любви. Именно к такому выводу он пришел, пытаясь дать себе отчет в своем поступке. Вот мой дом, вот мое место в нем, теперь оно твое, наше, общее.

Только она ведь ничего не знала про «наше» и «общее».

Короче говоря, спать ему было негде.

В большой комнате спать — тоже удовольствие ниже среднего, там три дивана, но все они кожаные. Эти одинаковые диваны были куплены самыми первыми из всей мебели в доме, без примерки, как он потом объяснил Людмиле. Сидеть на них было еще как-то терпимо, а вот спать — совершенно невозможно: все, начиная от подушки и заканчивая самим спящим, неизбежно скатывалось на пол через пять минут.

Он сходил покурить — в машине при Андрюшке тогда не стал, а сейчас очень хотелось. Небо совсем разъяснилось, утром тепло будет…

А, какого черта, не будет он спать где попало, устроится рядом с Натальей Аркадьевной, не раздеваясь. Он всегда просыпался очень рано, и сейчас подумал: вот он откроет глаза — а она рядом. Полюбуется немножко, она и не узнает.

Вот бывает такое: вроде как проснулся, но совсем чуть-чуть. Ощущаешь, что тебе тепло, удобно, мыслей никаких нет, глаза открывать не хочется, спать дальше, пожалуй, тоже. Еще не сообразил, не вспомнил, что там и как было вчера, но точно знаешь — все хорошо, все правильно. Как будто домой приехал из утомительного долгого путешествия.

Наташка чувствовала, что уже светло, но пружинисто спрыгивать с кровати ей совсем не хотелось. Как в ее раннем детстве: пока свежим хлебом не запахло, можно и поваляться, мамка не обзовет «ладохой».

Она уже лет пятнадцать так не просыпалась, забыла, какое это восхитительное ощущение — знать, что торопиться некуда. Рядом кто-то очень тихо дышал, так тихо, что она сначала и не заметила. Может, кошка Кыся? Тогда просыпаться все-таки придется, если мамка увидит кошку в кровати, достанется обеим.

Да что это с ней, какая кошка? Она у Николая Георгиевича, он вчера их с Андрюшкой к себе привез. Ну, тогда можно прямо сейчас и не просыпаться. Мало ли кто там тихонечко дышит? Колдун или бандитка, например. Интересно, что хоть за колдун?..

Наверное, она сказала это вслух, потому что совсем не сонный голос Николая Георгиевича раздался буквально над самым ее ухом:

— Вчера привидения, теперь колдун. Что-то я тебя не пойму.

— Привидения — потому, что дом с привидениями, я хорошо это место знаю. Знала… десять лет назад, — сказала Наташка, не открывая глаз и не обращая внимания на то, что он вдруг стал называть ее на «ты». — А про колдуна вчера что-то было, я не помню точно.

— Что вчера про Колдуна было? Ничего не было, не до него как-то, — удивился он.

А еще удивился тому, что она разговаривает с ним, не открывая глаз. Спокойно, как будто каждое утро рядом просыпается. Он ожидал, что она испугается спросонья, или смутится, или начнет возмущаться. Ее слова о том, что она знает это место, он как-то пропустил мимо ушей.