Татьяна Толстая - Легкие миры

Он приехал в нашу Америку лечиться, но врачи не вылечили его. И в доме опять стало пусто.

Тогда я решила сдать весь дом целиком, а самой снять дешевое жилье рядом с работой. Сдать дом в Америке не так-то просто, как кажется. Не в том дело, что нет желающих его снять, а в том, что все эти желающие — твои враги.

Закон стоит на страже интересов квартиросъемщиков. Например: я как владелец обязана соблюдать эгалитэ, язви его, и считать всех людей равными. Интеллигентная пара — скажем, принстонские профессора — не должна в моих глазах иметь преимущества перед семейством пуэрториканских торчков, или каких-то цыган с вороватыми глазами, или не говорящих по-английски азиатов. Если я слишком явно выскажу им свое неудовольствие от их возможного проживания в моем доме, теоретически они могут меня засудить. Приходится с сожалением говорить, что ой, жалко, только что обещали другим.

Есть опасность сдать дом слишком бедным людям (и неважно, за какую цену). Если этим людям негде жить (и нечем платить за жилье), они имеют право не выезжать из моего дома, пока их ситуация не улучшится, а она никогда не улучшится. То есть я не могу их выставить взашей. Тот факт, что мне тоже ведь негде будет жить, законом не учитывается.

Есть опасность сдать дом инвалиду или семье с малыми детьми. Просунет, сволочь, голову между балясинами или поскользнется, упадет, сломает ногу — я же буду виновата в том, что не предусмотрела все меры безопасности.

Так что я смотрела в оба. Первой пришла пара индийских программистов. То, что надо, — молодые супруги, с великолепным британским выговором, чистые-чистые, милые-милые. Но они хотели другое. Они хотели мрамор и резные притолоки. Мой сарай был для них бедноват.

Потом пришла негритянская пара лет шестидесяти. Он вошел в дверь нормально, а она, шагнув за ним, заняла весь дверной проем и пройти не могла. Он, видимо, привык: ухватил ее за руку и подтащил; в ней было килограммов триста. Мы заулыбались друг другу, и они двинулись осматривать комнаты. Я не пошла за ними: боялась, что дом перекосится. Жена попыталась войти в ванную, но не смогла. Снова попробовала, боком. Вошла, но четверть ее оставалась в коридоре. Супруги о чем-то глухо посовещались. Пошли дальше, и я с ужасом ждала, что же будет, когда она захочет осмотреть подвал. Она захотела.

Я забежала с другой стороны, чтобы подслушивать и не пропустить катастрофу.

— Пойдем уже, все понятно, — говорил муж.

— Нет, я хочу спуститься.

— Но нас этот вариант все равно не устраивает.

— И что, а я хочу.

— Говорю тебе, лучше уедем.

Туша начала протискиваться в узкую подвальную дверь и да, застряла.

— Бенджамен!

— Я тебе говорил.

— О’кей, сэр, не рассуждайте, а помогите даме!

Он уперся в тушу двумя руками и продавил ее в дверь. Дальше были ступени. Жена сделала один тяжкий шаг, и я услышала треск дерева.

— Ванесса, damn it!

— Следите за языком, сэр!

Она, конечно, в семье была царица, а он на побегушках. Еще несколько страшных подземных толчков. Потом тишина.

Я на цыпочках прошла в кабинет и сделала вид, что смотрю в компьютер. Бенджамен заглянул в комнату и небрежно спросил:

— Э-э-э. А другого выхода из подвала нет? Только один?

— Только один.

— Ну ладно, я просто спросил.

Он снова скрылся, а я включила игру «Сим сити», я любила прокладывать там подземные водопроводы и смотреть, как оживают мертвые трубы, колено за коленом, и по ним начинает струиться голубая музыкальная вода. Тем более что коды к игре у меня были краденые, и денег на орошение своих виртуальных городов я не жалела. А эти двое там, видимо, надолго. Бенджамен забежал ко мне еще раз.

— А случайно отвертки нет?

— В гараже посмотрите. Это вон в ту дверь. Там и веревки, и всё.

— Понял. А молоток?

— Тоже там.

Через полчаса — я уже подводила электричество к тюрьме, университету и госпиталю — они появились вдвоем. Я сделала бесстрастное покерное лицо, Бенджамен тоже сделал лицо. Ванесса была немного растрепана.

— В общем, дом прекрасный. Мы будем думать. Чудный, чудный сад.

— Конечно, звоните.

— Так приятно познакомиться.

— Да, мне тоже.

Он пропихнул ее во входную зеленую дверь, и я видела в окно, как они шли по кирпичной дорожке: она царственно шествовала, а он семенил, забегая то с одного, то с другого боку. Им еще предстояло сесть в машину.

Ну а потом пришел Нильсен. Ему было двадцать два. Такой белый-белый, с бледными волосами, с ручками двенадцатилетнего, чахленький, с мелко-брезгливым выражением на впалом личике мучного червя.

— Тут пыль, — сказал Нильсен капризно.

— Пыль?! — изумилась я. Дом был начищен и сиял — не для себя же старалась.

— Мне нужно, чтобы тут было стерильно, — пожаловался Нильсен. — У меня аллергия на малейшую пыль. Когда дом будет стерилен — весь-весь, — я его возьму. Мне нужно, чтобы вот этот камин был чист, как в первый день.

Проклятье! Камин, а?! Еще расходы! Камин по определению не может быть стерильным, если его топят. Тридцатилетняя копоть на каменной его стене, следы золы, да и вообще — в нем же не полостную операцию проводить. И что может быть чище огня, Нильсен?

Стерильность в Нью-Джерси обеспечивали только двое, белорусы по фамилии Жук и Курочка, живущие тут без разрешения на работу и поэтому нанимавшиеся ко всем русским американцам на любую тяготу: от починки крыши до уборки дома. Драли они с нас безбожно, зато и не чурались вообще никакой грязи. Терминаторы были супругами, причем жена была как раз Жук, а муж, против всякого ожидания, Курочка, и это была, кажется, не единственная их перверсия. Понимая свою незаменимость, они ловко, жестоко и слаженно работали по одной и той же схеме: назначали примерную, вполне приемлемую цену, предупреждали, что возможны будут уточнения, и незадолго до конца работы, в тот момент, когда все было разворочено и сдвинуто, уточняли цену до чудовищной цифры — разводили лохов. Курочка с виду был брутален, а у Жук была эльфийская внешность, а в анамнезе — работа в баре. Поэтому, например, все стаканы, бокалы и рюмки на полках она ставила не в ширину шкафчика, а поперек, в глубину от зрителя.

Жук и Курочка сделали свою работу, обработали все вертикальные и горизонтальные поверхности своими сильнодействующими кислотами и щелочами, уничтожили все живое, стерилизовали камин, и Нильсен, поломавшись, снял мой дом на целый год и внес возвращаемый залог, полторы тысячи долларов. По закону я обязана была положить этот залог в банк и не прикасаться к нему до окончания контракта. Но денег у меня не было вообще никаких. А мне надо было и самой снять жилье, пусть собачью конурку, но ведь тоже с залогом. И я эти деньги заныкала. Так сказать, загребла рукавом и поправила прическу. Какая разница? Год пройдет — верну.