Эндрю Холмс - Звездун

— Простите, — повторяет женщина; с таким выражением лица лавочники из американских фильмов необдуманно лезут под прилавок за спрятанным ружьем.

— Ничего, я просто пошутил. Ваше объявление…

До кассирши наконец доходит.

— А, кредит. — Она улыбается слегка неуверенно, и мне этого достаточно, чтобы осознать: продавщица либо не понимает моей шутки, либо не считает ее смешной. — Простите, — повторяет она в третий раз. — Шесть фунтов.

Я протягиваю ей шесть фунтов и удаляюсь, чувствуя себя на редкость глупо.

Дома я убираю семь банок пива в холодильник — на самое видное место, — а одну ставлю на столик в гостиной, рядом с ней пристраиваю сигареты и зажигалку. Затем иду в комнату для гостей и беру коробку с надписью «Дэнни Бейкер о футболе в шутку и всерьез», в которой на самом деле лежит порнуха «Сэнди и студенты». Впрочем, сегодня у меня не то настроение, лучше взять «Звездные войны» как дань памяти отцу.

Недосмотрев фильм, засыпаю. Приятный способ провести воскресный вечер.

За исключением того, что в реальности все не так.

Мне хотелось чего-то цивильного, правильного, чего-то похожего на возврат к нормальной жизни. Увы, у меня есть только я сам. И как бы я ни старался, понятия «цивильный» и «правильный» ко мне сейчас не относятся. Поэтому происходит следующее.

После шести банок я вспоминаю, что поставил кипятить воду, которая сейчас уже полностью выкипела, поэтому ставлю еще воды и решаю сварить кукурузу. Я кладу початки прямо в кастрюлю и думаю: «Какого черта? Какая, на хрен, разница, в чем их готовить?» Чтобы не забыть про кукурузу, я устанавливаю время на таймере от микроволновки.

После восьми банок пива я решаю быстренько «посмотреть» фильм про Сэнди и студентов, а затем отправляюсь в магазин, чтобы купить еще пива.

После девятой я решаю позвонить Сэм. Не могу воспроизвести все подробности этого разговора, но помню, что кричал в телефон: «Я не пьян!» Конечно, на самом деле я надрался в дымину, и у Сэм есть все основания, чтобы бросить трубку. Какое-то время я непрерывно звоню жене на мобильный, пытаюсь достать ее через голосовую почту и либо набираю номер, либо выкрикиваю оскорбления в ее адрес. Наверное, в один из таких моментов микроволновка просигналила о том, что кукуруза готова.

На десятой банке открываю окно на кухне и безуспешно пытаюсь избавиться от вони, издаваемой сожженной кукурузой. Мерзкий запах уже заполнил всю квартиру. Я выкидываю обуглившиеся початки вместе с почерневшей кастрюлей в пакет для мусора.

После одиннадцати банок я сижу на диване рядом с кофейным столиком, на котором стоит обувная коробка из дома отца, и осматриваю оружие. Приставляю дуло к голове как Роберт де Ниро в фильме «Охотник на оленей».

После одиннадцати с половиной банок решаю, что пора спать, и отправляюсь по коридору в спальню. Спальни достигаю благополучно, а вот сил, чтобы раздеться, не хватает. Падаю лицом вниз на кровать и отрубаюсь.

Просыпаюсь ровно в пятнадцать минут восьмого утра в понедельник.

Я знаю, который час, потому что об этом мне сообщает резкий сигнал нашего будильника. Он безжалостно вытряхивает меня из забытья, но чувствую я себя на удивление хорошо, вот только одолевает приступ мучительного кашля, хотя, с другой стороны, кашель помогает мне окончательно очухаться.

Какое-то мгновение — будильник еще сигналит — лежу и удивляюсь тому, что рядом на подушке нет головы Сэм. Поначалу я думаю, что она ушла по делам. Затем вспоминаю все и тянусь выключить будильник, который теперь не «наш», а только «мой».

Одеваюсь и бреду через гостиную, втягивая носом густой, тяжелый запах горелого. Никак не могу понять, почему в квартире стоит такая ужасная вонь.

Вдруг меня словно обухом по голове ударяет — я вспоминаю кукурузу, и это лишь первое из целой вереницы мучительных воспоминаний, которые одно за другим проносятся в моем мозге: звонок Сэм, послания по голосовой почте…

За окном сигналит машина.

Совершенно очевидно, что ночью я по крайней мере еще раз ходил в магазин. Банки «Стеллы Артуа» на полу, на камине, на музыкальном центре, практически везде, только на кофейном столике их нет.

Машина снова сигналит, и из соседней квартиры доносится плач ребенка.

Кофейный столик девственно чист. Там лежит только одна вещь, и я смотрю на нее, стоя посредине гостиной и чувствуя, как тревога исподволь начинает грызть меня изнутри.

На кофейном столике покоится револьвер.

Я теперь вспоминаю, как прошлой ночью рассматривал его и приставлял к виску.

Машина гудит в третий раз.

Смотрю на оружие и жалею, что не могу вышибить к чертовой матери мозги этого ублюдка-водителя.

Делаю глубокий вдох и отгоняю мысли об убийстве подальше, потом заворачиваю пистолет в кухонное полотенце и запихиваю в шкаф — мало ли кто зайдет. Затем принимаю ванну, представляя, что вода оживляет все мои органы, и пытаюсь исключительно усилием воли заставить себя прийти в состояние, пригодное для появления на работе. Бреюсь, используя в качестве зеркала компакт-диск Мэрайи Кэрри, принадлежащий бывшей жене (что делать, Сэм, ты ведь забрала зеркало…).

Заглатываю две чесночные капсулы, запиваю их обжигающим кофе и три раза рыгаю.

Тщательно глажу белую рубашку и даже прохожусь щеткой по туфлям, чтобы они блестели. Аккуратный внешний вид может скрыть множество других недостатков, думаю я, пока повязываю галстук и приглаживаю пальцами брови, а ладонями — волосы. Просто элегантный джентльмен, который слегка перебрал вчера за карри, только и всего. Этим объясняется и запах изо рта, и капельки пота, которые постоянно выступают у меня на верхней губе. Для страховки я обливаюсь одеколоном и даже повторяю: «Черт, разлил эту хрень» — готовлюсь отвечать на неизбежную реплику: «Твою мать, Крис, от тебя несет, как из будуара шлюхи». Лучше прослыть неумехой в обращении с флакончиком одеколона, чем алкашом.

И наконец закапываю в глаза специальные капли — еще один полезный совет для любителей поддать. Конечно, капли не решают полностью проблему глаз, которые сейчас похожи на пресловутые протаянные струей мочи дырки в снегу, но по крайней мере слегка ее маскируют. Можно будет сказать, что у меня легкий конъюнктивит.

Все это время я стараюсь дышать ровно и глубоко, стараюсь не обращать внимания ни на состояние гостиной, ни на собственные эмоции, которые переполняют меня, грозя вырваться наружу. А этого нельзя допустить.

Полагаю, что мне почти все удается. Когда я готов к выходу из дома, то уверен, что мои усилия не пошли прахом. Конечно, вряд ли меня можно назвать свежей маргариткой, однако выгляжу я вполне пристойно. Пусть какие-то изъяны и имеются, но они незаметны, как обычно.