Сэйс Нотебоом - День поминовения

Он посмотрел на людей, читавших книги за столами, каждый из них был связан с некой невидимой ему реальностью, существовавшей в каком-то месте в какое-то время. Библиотеки строятся для того, чтобы сохранять прошлое, разумеется, они связаны и с настоящим, которое, впрочем, тоже ежеминутно обращается в прошлое, но сохранение — это нечто иное, это страстная борьба даже самых незначительных событий за то, чтобы их не забыли, а в основе лежит стремление выжить, нежелание умирать. Если мы дадим умереть чему-либо в прошлом, то с нами произойдет то же самое, и заклясть это можно только с помощью библиотечной жажды сохранения. Совершенно не важно, надумает ли какой-нибудь студент исследовать боковые ветви арагонской знати в X веке, или метрические книги в городе Теруле, или строительные чертежи порта Санта-Крус в Тенерифе, главное то, что прошлое где-то еще существует и будет существовать до тех пор, пока люди не прекратят описывать мир, а это произойдет лишь с концом самого мира.

Он взглянул на то место, где она должна была сидеть, но ее там не было. Дурак, сказал он себе, но и сам не знал почему: оттого ли, что прозевал ее уход, или оттого, что рассердился на себя за свое мальчишество. Интересно, а чем она-то здесь занимается? После просмотра каталога этот вопрос вдруг заинтересовал его. Постарайся догадаться, заключи сам с собой пари. Так, скорее всего, социология, Латинская Америка, явно сегодняшний день, явно активные действия. Об этом говорила ее спина, никакой паутины, никаких поисков утраченного времени, и уж точно не стада облаков и не безымянность. Положение женщин в Гватемале во второй половине XX века, что-нибудь в этом духе. С мыслью об исчезновении это лицо, насколько он успел его рассмотреть, явно не сочеталось.

Он подошел к тому месту, где она сидела, у самой выдачи книг. Около ее стола он наклонился, якобы чтобы поднять что-то с полу, и заглянул в раскрытую книгу на подставке, испанский текст на пожелтелой бумаге, того же формата, что и книга в красном матерчатом переплете, лежавшая рядом: «Archivos Leoneses, [19] «Архивы Леона» (исп.). 1948». К Латинской Америке, судя по всему, это имело мало отношения. Но еще больше его сбил с толку номер голландского еженедельника «Хруне Амстердаммер», торчавший из ее холщовой сумки, который он заметил в тот момент, когда уже выпрямился и пошел дальше по проходу между столами, так как услышал у себя за спиной резкие, быстрые шаги. У библиотекаря на выдаче книг он спросил, что надо сделать, чтобы получить на руки книгу из основного фонда.

— Вы будете читать ее в читальном зале или дома?

— Пока не знаю.

— Чтобы получить книги на дом, надо принести справку о том, что вы проживаете в Берлине легально.

По голландскому акценту всем сразу становится ясно, что ты иностранец. Но у нее, когда она говорила по-испански, он голландского акцента не заметил. А она у него? С другой стороны, чтобы читать «Хруне Амстердаммер», необязательно быть голландкой.

— И еще надо, чтобы кто-нибудь дал вам рекомендацию.

Он поблагодарил библиотекаря, взял из стопочки бланк для заявки на книгу и написал на обороте: «У меня к Вам небольшая просьба. Ровно в час буду ждать Вас в столовой на верхнем этаже библиотеки, у окна. Хочу попросить Вас дать мне рекомендацию. Артур Даане». Проходя мимо ее стола, он положил записку на книгу.

Через два часа у нее тоже появится имя. Начало освоения, разведка пограничной территории. Люди, пока еще не знакомые между собой, располагают свои тела друг против друга, и впервые появляется общая граница. Имена — вещь полностью непредсказуемая, невозможно увидеть перед собой незнакомое тело и тут же понять, каково его имя. Освоение — правильное слово. С этого мгновенья другой человек становится менее чужим и более своим, и процесс этот необратим. Мы собираем сведения о его голосе, движениях, пластике, взгляде, обо всем, что нам пока еще неизвестно, но в чем как раз и состоит его неповторимость. Патруль снует туда-сюда по пограничной территории, возбуждение, любопытство, наслаждение. Но до сих пор все движения незнакомки были направлены на то, чтобы парировать его знаки внимания.

Она остановилась у его столика, он поднялся со стула и сказал:

— Садитесь.

Она не представилась, хоть и знала теперь его имя, в течение нескольких долгих секунд преимущество оставалось за ней, с ее безымянным телом, и он не понимал, почему его так возбуждает, что в кресле напротив него сидит женщина без имени, угловатая и нетерпеливая.

— Выпьете кофе?

— Выпью.

Это означало, что он должен подняться из-за стола, встать в очередь, находившуюся полностью в ее поле зрения, но она не смотрела, а сидела себе у окна, повернув голову к лесу строительных кранов. Впереди него люди брали сосиски и картофельный салат, он осторожно принес на свой столик две большие чашки черного напитка. Еще стоя в очереди, он мысленно примерял ей разные имена, но ни одно ей не подходило. Аннемари, Клаудия, Люси, получалось так же нелепо, как когда родители придумывают имя для своего еще не родившегося ребенка. Но она-то уже родилась, и он ее видел, и тем не менее ни одно имя не попадало в точку.

— Меня зовут Элик.

Элик. Невозможно, чтобы человека так звали. Но с этой секунды у нее уже не могло быть никакого другого имени. Элик, ну конечно же. Тело, носившее имя Элик, вдруг стало полностью этим звуком, и грубая ткань ее темно-серых джинсов — Элик, и зелено-серые ясные глаза — Элик.

— Первый раз слышу такое имя.

— Мама сделала три ошибки. Во-первых — переспала с этим типом, в смысле, с моим отцом, во-вторых — не сделала аборт, в-третьих — перемудрила с именем. Где-то услышала и решила, что оно женское. А на самом деле — это мужское имя, встречающееся на Балканах, причем в уменьшительной форме.

Это уже не было рекогносцировкой приграничной территории. Невидимая граница, только что проходившая примерно посередине стола, передвинулась и оказалась совсем рядом с ним, это было наступление. Перед ним сидел человек, сообщивший на одном дыхании огромное количество сведений, причем с такой интонацией, как будто ее это совершенно не касается. Он не знал, как отреагировать. Элик.

— По-моему, очень красивое имя.

Молчание. По ее позе невозможно было понять, о чем она думает. Красивое имя, она явно знала это и сама. Ничто в ней не шевельнулось. Фигура полностью неподвижна, руки лежат на столе. Женщина-засада. Еще один прекрасный образ.

— Ну сколько же можно плести чушь про образы? — Голос Эрны.

Ты живешь в Берлине? Кто ты по специальности? Давно сюда приехала? А я думал, что ты испанка. Ничего этого он не сказал.

— Ваша мать еще жива?

— Нет. Умерла от пьянства.

А отец повесился, чуть не закончил он начатую ею фразу, но это было ни к чему. Отец неизвестен, Северная Африка, Магриб, официант в баре где-то в Испании, мать-алкоголичка, Элик.