Наталья Штурм - Все оттенки боли

— Ну, скоро он?! — волновалась Светка, боясь встретить на служебном входе кого-нибудь из балета.

— Не дергайся, он же гримируется, — сама волновалась я.

Александр всегда появлялся эффектно. Что придумает на этот раз? Я так нервничала, словно мне сейчас выходить на сцену Большого театра в партии графа Водемона из оперы «Иоланта».

Он давал мне билеты, иногда контрамарки на все свои спектакли. И хоть я уже наизусть могла спеть любую партию, все равно каждый раз с трепетом шла на очередной спектакль и никогда не отказывалась. Я знала, что ему необходимы мои глаза и уши в зале. Что именно ко мне он будет обращаться, когда будет петь ариозо Германна «Прости небесное созданье, что я нарушил твой покой» или арию Хозе «Видишь, как свято сохраняю цветок, что ты мне подарила…» и многие другие арии, дуэты, терцеты, которые выучивал с поразительном быстротой.

Действительно, этот человек был отмечен богом. Выжил в тяжелейшей автокатастрофе, через месяц уже пел с Образцовой «Кармен», влюблял в себя женщин безотказно, при этом будучи далеко не красавцем. Был беспощаден к своему здоровью, не следил за режимом, изнашивая свой организм бессонными ночами и широкими застольями, и, несмотря на такой самоубийственный график, никогда не хандрил, не брал больничный, не отказывался работать на износ. Практически все партии были «героические», так же как и стиль жизни — до победного. Им можно было только восхищаться, потому что, когда любишь Певца, его человеческие качества не имеют значения.

В большинстве своем, за редким исключением, служители оперного искусства — крайне эгоистичные люди, зацикленные только на своем голосе. Все вокруг должны служить ему, холить и нежить. Это специфика жанра. Все подчинено одному — чтобы голос звучал и бралось верхнее до. Нельзя, чтобы дуло, морозило; нельзя острого, холодного, невысыпаться, кричать, долго говорить по телефону; последний секс за неделю до спектакля, а до Радамеса (опера Верди «Аида») — и того больше; запрещен кондиционер, орехи. На бумаге выглядит карикатурно, но на самом деле, если все соблюдается, зритель в зале получает отличный продукт и народ ликует.

В истории с Александром было все наоборот. Режим он не соблюдал. И на удивление все равно всегда «звучал». Наверное, еще и это вызывало в нем восторг и восхищение. Хотя заниматься таким самоуничтожением всю жизнь ни у кого еще не получалось. Но для меня, студентки первого курса музыкального училища, он был королем на оперном Олимпе, небожителем. Я видела все его недостатки, но не принимала их во внимание, поскольку талант выше, за него многое можно простить.

Я просто была влюблена в его голос.

…Он вышел из служебного входа в костюме графа Водемона. неся на кончике шпаги билет.

— Ух ты, — прошептала обалдевшая Светка, — умеет очаровать, подлец!

Это был сногсшибательный роман. В прямом смысле слова.

Когда он звонил мне домой, я как дура хватала трубку с первого гудка. Он говорил мне: «Приезжай! Я БЕ-ЗУМ-НО соскучился!» И я верила безоговорочно.

Хотя манера произносить слова театрально и нараспев, как речитатив перед арией, вызывала у меня всегда улыбку, я покупалась на эту милую ложь и, сбивая на ходу столы, стулья и маму, неслась к двери, чтобы он долго не ждал.

Я приезжала на такси или на троллейбусе — он снял квартиру недалеко от моего дома. Не думаю, что специально, просто совпадение. Но помню, что в те дни, когда он не звал меня к себе, я, проезжая мимо его дома, даже боялась смотреть на его окна и уж тем более звонить.

Деликатное отношение к личному пространству мужчины, видимо, было заложено во мне с рождения. Я никогда никому не звонила сама. Чисто интуитивно понимала, что, если мужчина хочет видеть женщину, он сам ее из-под земли достанет. На этот счет существуют разные мнения, и многие мои подруги «за мужчин» додумывали их желания, звонили, «доставали» и откровенно предлагали себя.

Может, с робкими и нерешительными так и надо. Но для меня самое страшное было, если пострадает мое самолюбие.

Я высчитывала дни до очередного Сашиного спектакля, как муж месячные своей жены. И точно знала, когда ему «можно», а когда «нельзя». Светка высмеивала меня, но мои мысли были только об одном — не навредить. Чтобы Сашеньке было комфортно, чтобы не искушать его романтической встречей. Поэтому я ждала и ждала звонка, готовая нестись к нему «по первому мановению пальца», как комментировала моя мама.

Когда он не звонил, я про себя додумывала, что он учит очередную партию. В тот год у него была премьера за премьерой, и в те дни он репетировал Канио в «Паяцах».

Музыкальные критики признали, что эта партия одна из лучших в его репертуаре. Сравнивали с Владимиром Атлантовым — непревзойденным лирико-драматическим тенором. Александр очень гордился этими отзывами и каждый раз после очередного спектакля звонил мне. я неслась к нему, и начинался разбор полетов.

Сила голоса, насыщенность обертонами, невероятно красивый тембр плюс природный артистизм влюбляли поклонников оперы. Понятно, что после каждого триумфа у Саши сносило крышу, и при встрече он часами обсуждал собственный гений с бокалом вина в руке.

А я ему вторила. Потому что критиковать можно было лишь какую-нибудь мелочь, типа пришитого красного лоскута на груди Вертера, который только что «застрелился». Все остальное критике не подлежало, да не больно-то и хотелось. Моя задача — чтобы с него пылинки не упало, чтобы ни одна морщинка не потревожила его лоб.

Так любит первая скрипка дирижера, молодая актриса — режиссера, студентка — профессора, медсестра — врача.

После ночи, проведенной с ним. я бежала через дорогу в свое училище и яростно начинала учиться. Итальянский, сольфеджио, ансамбль и главное — вокал! Для кого-то просто предметы, для меня — важные трамплины к достижению цели.

Я стеснялась при нем петь. Он просил, но неактивно, и я выдыхала с облегчением. Комплексы переполняли меня, даже ноту не могла выдавить в его присутствии. Александр всего-то был старше меня на пять лет. а мне казалось, что на полвека.

Однажды он позвонил и долго разговаривал о любви. Это означало, что его кто-то расстроил и ему нужна поддержка его величества.

— Ты любишь меня? Скажи, хоть немножко любишь? — снова и снова переспрашивал он, хотя я и так уже пять раз повторила, что люблю.

— Что ты чувствуешь, когда видишь меня? Ты слышала, как я засандалил сегодня «дошник»? Зал пять раз вызывал! Ты видела?

Ну, положим, зал вызвал только дважды, но разве я посмела бы возразить? Только подкинуть дров в пылающий костер тщеславия!

— Партер встал. Саш! Рядом женщина рыдала, у нее истерика была! Студенты с галерки чуть не вывалились, так орали «браво». Ты слышал?