Элизабет Страут - Эми и Исабель

— Конечно, — сказала Бев, придвигая Исабель стакан холодного чая, и тут же осеклась, коротко и непреклонно взглянула на Исабель, давая понять, что ей тоже необходимо пополнить запас влаги. — Я тебя понимаю, конечно. Только мужикам это невдомек. Идиоты они, самые что ни на есть.

Исабель отпила чаю (в нем не хватало сахара, но она стеснялась попросить). Помолчав минуту, она медленно произнесла:

— Могу представить, как это испортило все твои воспоминания.

Да, она могла себе это представить. Очень легко. Господь тому свидетель, она очень хорошо знает, как жизнь человека может развалиться в одно мгновение, и вот сейчас почти на глазах у нее разваливалась жизнь Дотти. Именно это она и имела в виду еще в машине, когда сказала: «Это же вся твоя жизнь». И поэтому голубые глаза Дотти мгновенно вспыхнули тогда, признав, что это правда. Целая жизнь, выстроенная совместно с этим человеком, — каждый год как новый ряд кирпичей — и что же?

— Ты, наверное, чувствуешь опустошение, — тихо сказала Исабель, и Дотти ответила ей искренним, признательным взглядом.

Но тут Исабель вспомнила кое-что еще: она представила себе, как женщина, мать семейства, где-то в Калифорнии жарким летним днем обдумывает планы на выходные, возможно, печет на кухне пироги для мужа, живет своей обычной жизнью, как жила много лет… телефонный звонок… и жизнь ее рушится, как карточный домик.

Исабель коснулась губ, пот выступил на лице и под мышками. Глядя на Дотти, оцепеневшую в кресле-качалке, она ощущала, что на ее глазах совершается катастрофа и дом объят хаосом, как после землетрясения.

Но это было не землетрясение, это была иная Божья кара. Нет, нельзя винить Бога в том, что случается такое. Здесь виноваты только люди, обычные люди, которые поступают так друг с другом. Люди, разрушающие чужие жизни. Они просто берут то, что хотят, так Алтея из «Акме-Тайерс компани» захотела Уолли Брауна и получила его.

Исабель распрямила ноги так стремительно, что толкнула стоящую перед ней табуретку и еле успела подхватить ее обеими руками, виновато посмотрев на Дотти и Бев. Алтее двадцать восемь, сказала себе Исабель, — вполне зрелая женщина, достаточно взрослая, чтобы знать, как разрушительно то, что она совершает. И какое это имеет значение?

— Мы с Уолли были друзьями, — недоумевала Дотти, — я ему ведь так и сказала: «Уолли, конечно, у нас всякое было за прожитые годы, но я всегда считала, что мы с тобой — друзья!»

— Ну и что он ответил? — поинтересовалась Бев.

Она отпила пиво прямо из банки. Запрокинула голову и хлебнула снова, опустила банку на стол и принялась задумчиво крутить ее в руке.

— Он сказал, что это правда. — Дотти умоляюще посмотрела на Исабель и Бев. — Но ведь друзья так не поступают?

— Нет, — отрезала Бев.

— Нет, — повторила Исабель более мягко.

— Значит, мы никогда не были друзьями.

— Не знаю, — сказала Исабель, — я ничего не знаю.

— Вот и я не знаю, — сказала Дотти.

«Тогда вы обе — дуры, — хотела сказать им Бев, — некоторые мужчины и женщины, — она представила себе длинную Алтею с землистым цветом лица, — просто куски дерьма», — но она не сказала этого. Допила пиво и закурила.

Жара не спадала, и мир казался бесцветным или, по крайней мере, не таким красочным, как д о лжно. Золотарник, растущий вдоль дороги, выглядел пыльным и увядшим, совсем не желтым, скорее грязно-оранжевого цвета с оцепеневшими, поникшими стеблями. На полях теснились черноглазые рудбекии — цветы были похожи на руины, с лепестками в зачаточном состоянии, некоторые бутоны так и не развернулись, только открыли коричневые глаза на волосатых ножках. Злаки вдоль дорог соревновались друг с другом рекламой: «У НАС ВЫРОСЛА КУКУРУЗА!» — похвалялись написанные от руки таблички, хотя на самом деле кукуруза в корзинах была размером с огурчик, и покупатели безнадежно отдирали листья в поисках початка. Было что-то непристойно-тревожное в неспособности этих обернутых в бледно-зеленую шелуху кочерыжек достичь полноты, предписанной природой. Кто покупал их, кто нет, а жены фермеров толковали про неурожай или молчали, жизнь продолжалась или остановилась — людям все уже осточертело… Усталость и жара измотали всех.

Но иногда, если открывались все окна, ветер обдувал передние сиденья новой машины Пола Биллоуса, особенно когда они с Эми ехали узкими окольными дорогами, где ели и сосны нависали с обеих сторон. Потом можно было сделать глоток прохладной сырости, вдыхая крепкий запах земли и хвои, который вызывал странный трепет внизу живота у Эми. Конечно, это было желание, она хотела мистера Робертсона.

Ей нравился Пол, он принес свободу, он ездил с ней куда глаза глядят. И он был к ней добр.

— Ты пончики любишь? — спросил он ее однажды.

— Люблю, — ответила Эми.

Его улыбка всегда была непритворной, мальчишеской и всегда немного запоздалой, будто мысленно он всегда находился где-то в другом месте. Он на все реагировал медленно, немного отчужденно, выдержав крошечную паузу, и именно это мешало их сближению. Вместо этого была договоренность, негласное признание того, что на уме у них были другие.

Кафешка, где можно было купить пончики, находилась у кольцевой развязки на окраине города. Пол курил «Мальборо», пил кофе и с приятной, но рассеянной улыбкой смотрел, как Эми приканчивала второй пончик.

«Мальборо» для нее были слишком крепкими (она содрогалась от кашля, затягиваясь), и он купил ей у кассы пачку сигарет, которые она обычно курила в лесу со Стейси, и сказал, что Эми может держать их в бардачке, раз боится брать домой.

— Я могу вернуть тебе деньги, — сказала она.

— Не бери в голову. — Он слегка прикоснулся к ее спине, когда они шли через парковку.

Сев за руль, он вставил ключ в замок зажигания, а затем полез под сиденье и достал коробку — старомодный сигарный ящик с крышкой.

— Глянь, — сказал он, и она наклонилась к нему.

Это была коллекция иностранных монет и ювелирных изделий, но особенно ее восхитили серьги: на каждой была небольшая полоска золота, инкрустированная жемчугом и бледно-зелеными камнями, а в нижней части каждой сережки качался красный камешек, так что серьги были похожи на пару изысканных восклицательных знаков.

— Ах, ну и красотища, — сказала Эми, вынимая их из коробки и медленно перебирая в руках.

— Хочешь — возьми себе! — сказал Пол.

Она покачала головой и положила серьги обратно в сигарный ящик.

— Где ты взял все это?

Он не ответил, только усмехнулся, покосившись на ящик, и она поняла, что это все — краденое.

— Ты разбираешься в старинных монетах? — спросил он, взяв одну из монет. — Что это такое вообще?

Из вежливости она взяла монету и повертела в руке.