Виктория Лебедева - В ролях (сборник)

— Ну? — осторожно шепнула Катя. — Что ты думаешь?

— Какая же ты у меня все-таки глупая бываешь, — улыбнулся Сергей и чмокнул Катю в макушку.

— Сереж, я же серьезно с тобой разговариваю, а ты?!

— Это меня и пугает. Что ты сейчас серьезно, — вздохнул Сергей.

— Нам-то какая разница? В большой, в маленькой… Мы же взрослые люди. Потерпим. Чуть-чуть осталось же…

— Вот именно, — ответил Сергей уже без улыбки. — Мы — люди. А он кот. Кот , понимаешь?! Всё, Кать, спи. Не хочу больше этих глупостей слышать. Я тебя люблю.

— И я тебя люблю, — едва слышно прошептала Катя.

Ей ужасно хотелось плакать, но было нельзя. Сергей бы этого точно не оценил. Она перевернулась на спину, натянула одеяло до самого носа и стала смотреть в потолок. А Сергей почти мгновенно заснул — война его тоже вымотала, хоть он и не признавался. Он теперь засыпал в любом месте, где ему случалось на минуточку хотя бы сесть удобно. В коридоре заскреблись. В щель осторожно просунулась кошачья лапа, в темноте кажущаяся черной и страшной, пошарила под дверью и убралась. И почти сразу раздалось по ту сторону двери утробное «Ва-а-а-а-о-о-о-у-ууу-ааа!» — сперва тихо, потом все громче и жалобней. Сергей спал так крепко, что ничего не слышал. Катя осторожно, чтобы его не потревожить, встала, накинула халат и вышла в коридор. Хозяин немедленно прекратил плач и стоял теперь, задрав ехидную морду вверх, с любопытством рассматривая Катю.

— Пошли, вредитель, — скомандовала Катя и отправилась в кухню.

Хозяин, подняв хвост, засеменил следом.

— На, жри! — Катя вытащила из дверцы и по очереди с остервенением надорвала сразу три пакетика кошачьего корма с курицей, зло вытряхнула все это в миску, так что корм полез через край и стал вываливаться на пол.

Хозяин смотрел на Катю вроде как удивленно и к миске не подходил, а смиренно замер в дверях.

— Ну, что стоишь?! Жри, говорю! — Катя шагнула к двери и босой ногой подтолкнула хозяина к миске. Без всяких церемоний, прямо под хвост.

Хозяин недоверчиво обернулся на Катю, с сомнением понюхал воздух вокруг миски, а потом склонился и начал жадно есть.

Вообще-то он был не очень прожорливым, хозяин. И не очень в еде привередливым. Просто он мог есть только этот вот корм с курицей, из розовых пакетиков, потому что от зеленых и желтых пакетиков с курицей его тошнило, а от розовых пакетиков с рыбой у него случался понос. Хозяин ел — долго и жадно. Катя стояла в дверях, кутаясь в халатик, поджимая озябшие пальцы ног, — и смотрела. И такая у нее была ненависть во взгляде — просто удивительно, как это еда не пошла коту не в то горло. Когда хозяин насытился и, тяжело вспрыгнув на батарею, угнездился там, довольно прикрыв глаза, Катя заперлась в ванной, села на самый краешек и заплакала — горько и обильно; и пустила на всякий случай воду, чтобы муж не услышал.

Утром Катя проснулась с хорошим чувством и сама себе удивилась — откуда бы ему взяться? И, только глянув на будильник, поняла — выспалась, просто выспалась! Будильник показывал начало одиннадцатого. В комнате было непривычно светло, между шторами пробивался веселый солнечный луч, яркая полоса его тянулась поперек дивана и упиралась в книжный шкаф, высвечивая три первых тома Гоголя. «Проспала!» — испугалась Катя, а потом вспомнила — воскресенье, никуда бежать не нужно, — и улеглась поудобнее, пристроив под щеку угол мягкого ватного одеяла. Сергей тоже приоткрыл глаза, проследил за лучом, и закрыл снова, и повернулся к жене, и прижался покрепче, и поцеловал. И она повернулась, и тоже поцеловала, и погладила по груди, по шее, и поцеловала снова, мелкими легкими поцелуями, и он ответил; под одеялом сделалось жарко, они его отбросили куда-то в ноги, одеяло, перевесившись через подлокотник, с тихим шорохом утекло на пол, и Катя, зажмурившись, улыбалась, а Сергей, тоже не открывая глаз, целовал ее в улыбку…

Из коридора неожиданно донесся странный звук — шаги, и шорох, и стук падающих предметов, а следом — тихое, жалобное мяуканье, вовсе не похожее на привычное хозяйское «Ва-а-ау», а какое-то придушенное. Как по команде Катя и Сергей соскочили с дивана и выбежали в коридор, да так и застыли в дверях.

По коридору в сторону входной двери на четырех конечностях шествовала Дарька. Ее откляченная попа торчала выше головы, растрепанная светлая косичка мела по полу, а в пижамные штаны заправлен был пояс от Катиного махрового халата. Видимо, он должен был изображать хвост.

— Даша! — только и сказала Катя.

— Миу, — ответила Дарька жалобно и продолжила путь.

— Дарья Сергеевна, что здесь происходит? — спросил Сергей строго. Он всегда делался строг, когда его внезапно отвлекали от каких-нибудь важных вещей.

— Миу, — ответила Дарька.

— Грязно же! — сказала Катя.

— Миу, миу!

— Дарья Сергеевна!

— Ну, папа, ну я же кошечка, разве ты не видишь? — обиженно пропыхтела Дарька, повернув к родителям красное от натуги лицо, и плюхнулась на колени. — Миу!

За Дарькой, в конце коридора у входной двери, они увидели хозяина. Он невозмутимо сидел напротив когтедралки и осторожно трогал ее лапой. Даже головы не повернул — происходящее в коридоре его вроде как не касалось.

— Я тебе покажу кошечку! — возмущенный Сергей шагнул к дочери. Но Катя придержала его за локоть.

Она со смехом смотрела на мужа.

— Ты понял? Она у нас не просто так ребенок. Она — ко-ошечка! Теперь их двое…

И он тоже рассмеялся. И подхватил Дарьку с пола, и закружил, едва не сбив коридорную лампочку.

— Эх ты, чучело-мяучило!

— Миу! А можно я буду на завтрак молоко из блюдечка?

— Нельзя! — хором ответили Катя и Сергей.

Сергей воспринимал хозяина как врага, которого следует победить во что бы то ни стало, Катя — как зловредного неприятного человека, потом как капризное и мстительное божество, наделенное неограниченной властью, и только мудрая маленькая Дарька относилась к хозяину как к коту. Конечно, он был уже старенький и не хотел играть с бумажкой, а все больше дремал где лежал, но она его все равно любила. Просто так. За то, что он кот. За то, что он живой.

Она носила его по квартире, неловко ухватив поперек живота, укладывала к себе на колени и чесала под шейкой, а хозяин тянул голову и издавал хриплый клекот, отдаленно напоминающий мурлыканье. Он не выпускал когтей даже тогда, когда она повязывала ему бантик на шею или пыталась запихнуть в игрушечную коляску, чтобы поиграть в дочки-матери. Терпел. Был снисходителен. Один раз только сорвался, оставил кучу на подушке. И всё.

Всякий вечер Дарька пыталась утащить хозяина к себе и устроить спать в ногах, но Катя эти попытки пресекала и гнала кота в коридор. Он без возражений уходил, Дарька дулась, начинала: