Виктория Лебедева - В ролях (сборник)

Осталась только географичка, с которой когда-то поступили на один курс и, учась на разных факультетах, были знакомы мельком, через четвертые руки, а по окончании случайно оказались в одной школе. Они тут были самыми младшими, и это их объединило до состояния ненавязчивого приятельства. За время совместной работы географичка успела выскочить замуж и стремительно развестись, не ужившись со свекровью. Детей у нее не было. Теперь она встречалась с женатым человеком намного старше себя и материально не бедствовала. Он снимал ей квартиру в новостройке и на прошлый день рождения подарил маленький серебристый «Хюндай Гетс», одета она была дорого и со вкусом, не то что в институтские времена, и многие в школе завидовали такому изобилию; да только не было у нее ни малейшего шанса оформить и укрепить отношения, из семьи уходить любовник не собирался и самым тщательным образом следил за тем, чтобы не сделать наследников на стороне. Катя искренне сочувствовала географичке — кажется, единственная из всего коллектива. К ней-то и пошла она за советом, как лучше поступить.

У обеих вторым уроком вышло «окно», и они остались одни в пустой и гулкой учительской, где с высокого потолка свисали пыльные лампы шестидесятых годов, последний раз мытые еще до развала Советского Союза. Тусклый оранжевый свет едва теплился в них, и было видно, что по загнутым ободкам скопились мушиные трупики. Рассказывая, Катя смотрела на эти старые лампы — на одну, на другую, — пока глазам не сделалось больно; потом опустила глаза в пол и стала водить взглядом по растрескавшимся серым паркетинам, между которыми забилась и сцементировалась черная грязь. На улице было серо, сеялся меленький осенний дождичек, и тучи висели на уровне третьего этажа, заглядывая в окна. Географичка молча курила в форточку — тоненькая, безгрудая, стриженная как мальчишка. Ее силуэт на фоне высоких оконных проемов казался кукольным. Но Катя не смотрела в ее сторону и не видела этого — она рассказывала. Не могла она видеть и лица географички, на котором по мере повествования все отчетливее читалась брезгливость и даже какая-то злость. Прозвенел звонок. В коридоре закричало, затопало и захлопало. Катя подняла голову и вопросительно глянула в спину географичке. Спросила робко:

— Ну, Юль, что думаешь?

Географичка раздраженно воткнула бычок в пепельницу, уже третий за эти сорок пять минут, зло обернулась.

— А ты, Кать, зажралась. Знаешь?

Катя опешила.

— Ты посмотри на себя! На вас! У вас у одних все нормально! Понимаешь, нормально ! И все эти разъезды ваши — блажь. Уж прости за откровенность. Муж любит. Не пьет, не гуляет. Ребенок. От него, заметь, ребенок, а не от первого брака, как у половины школы. Что тебе еще нужно-то? Тесно вам с матерью? Подумаешь, проблема! Жилье есть. Сняли отдельное — так ведь и то на халяву! Три комнаты, Кать. Три! А кота усыпить можно. Кто вас за руку поймает?

— Как усыпить?..

— А очень просто. Уколом в ветеринарке! Но, конечно, это способ не для тебя. Ты же у нас чистенькой хочешь остаться, а как же. Что, Кать, пострадать захотелось? Жизнь слишком спокойная? Валяй, всё порушь!

Географичка раздраженно вытянула со стеллажа классный журнал, попутно уронив два соседних. Нагнулась подбирать. С цыплячьей шейки ее свесились две тонкие нитки черного жемчуга. Катя смотрела на этот жемчуг как загипнотизированная — взгляда оторвать не могла. В комнату потянулись учителя, сразу сделалось шумно и суетно. Географичка пробралась к двери и вышла, даже не оглянувшись на Катю. А Катя так и сидела на диванчике в углу, до следующего звонка. И только со звонком спохватилась.

Как ни странно, но после отповеди, которую получила от единственной приятельницы, Катя не одумалась, а только укрепилась в мысли, что должна принести эту жертву — расстаться с мужем. Почти девять лет счастья — это ли мало? У других и дня не наберется. Ей казалось… нет, не казалось, она была уверена, что другого выхода не существует, иначе Дарька начнет болеть всерьез. И нельзя трогать хозяина, нельзя усыплять — иначе кара, иначе болезнь будет страшной, может быть, даже смертельной. Наверное, случись около Кати психолог или еще какой профессионал в смежной области, он бы выписал антидепрессанты, и вопрос был бы закрыт, ведь ничего трагического действительно не происходило. Но специалиста рядом не было, антидепрессантов не было, а были только страх, и боль, и чувство вины за почти девять лет счастья, и желание расплатиться по всем счетам — лишь бы ничего не бояться и не ждать, когда придут и насильно всё отнимут. Кто придет? Кто-нибудь. Что-нибудь. Не важно. Уж лучше самой, разом.

По пути домой Катя заехала в ближайший ЗАГС и списала образец заявления на развод, а потом зашла в самый дорогой супермаркет района и, в кои-то веки не экономя, купила почти на весь аванс аргентинского красного вина, ветчины, которую Сергей обожал и в шутку называл «мужским печеньем», дыню-«торпеду», красные горьковатые яблоки с глянцевыми боками, шоколадный торт, ананасовый сок в двухлитровом пакете и баснословно дорогую утку, хотя никогда раньше ее не готовила и даже не представляла, как это делается. Она забрала Дарьку около школы, где та вертелась одна-одинешенька, потому что остальных давно встретили и разобрали по домам, и всю дорогу молчала, а Дарька прыгала вокруг, мешая идти, поминутно заглядывала в фирменные пакеты, оттягивая их за края, и просилась понести торт.

Дома Катя выложила утку в раковину и пустила горячую воду. Хозяин пришел на кухню и стал сосредоточенно нюхать воздух.

— Чтоб ты подавился! — в отчаянье крикнула Катя и начала остервенело выкручивать утиное крыло руками, а оно скользило и не отрывалось, пока не спохватилась и не взяла нож. — На, жри!

Крыло полетело мимо миски и уехало под батарею. Хозяин бодро засеменил за полученной подачкой и стал выуживать ее лапой. Вошедшая в кухню Дарька засмеялась. Она полезла было под батарею, чтобы помочь, но Катя рявкнула на нее так, что дочка метнулась в свою комнату и теперь сидела там в слезах, не понимая, почему в сумках по дороге домой по всем приметам казался праздник, а потом сделалось так, будто мама с бабушкой поругалась или Тимофей папе в тапочки нагадил.

Катя натерла оттаявшую утку крупной солью и плюхнула на противень, точно это была самая обыкновенная курица. Потом два раза вымыла руки с мылом, достала листок белой бумаги, ручку и аккуратным учительским почерком стала писать заявление. С первого раза не вышло: задумавшись, она назвалась Иваном Ивановичем Ивановым, как в образце, и пришлось взять другой листок. Причину сформулировать она так и не смогла, поэтому списала стандартное: «Не сошлись характерами». Поставила дату, подпись и стала ждать мужа. Утка в духовке краснела и покрывалась тугой коркой, но внутри не жарилась, и у нее из-под брюха, стоило ткнуть лезвием, текла масляная кровяная жижа. Катя вымыла яблоки, вычистила и аккуратными дольками нарезала «торпеду», вытерла полотенцем бутылку с вином, немного подумала и пошла искать штопор. Нашла. Открыла. С трудом запихнула пробку обратно, чтобы не выдохлось. Достала и нарезала торт. Спрятала обратно в холодильник, чтобы не таял. Разложила на парадной фарфоровой тарелке прозрачные розовые ломтики «мужского печенья». Достала два винных бокала и стаканчик с наклейкой — Дарьке под сок. И до прихода Сергея сидела, уронив руки на колени, забыв про чертову утку, так что она закаменела до состояния папье-маше.