Сесилия Ахерн - Девушка в зеркале

— Прости меня, девочка моя любимая. Я бесконечно сожалею. Мне бы поменяться с тобой местами, но это не поможет: не смогу забрать твои глаза. Ты бы стала моим отражением и выглядела как я. Я все тщательно обдумала. Нет, это не сработает. Я уже сто раз звонила Джереми, но он не отвечает. Они уехали в свадебное путешествие… Ох, милая, прости меня.

Элла продумала, как сделать комнату поуютнее. Она убрала с зеркала черную ткань. Поставила в вазы цветы, раздвинула занавески, прибралась, затопила камин, пытаясь согреть холодное обиталище Лилы. Знала, что толку не будет, но все же предпринимала безнадежные попытки. Шел месяц за месяцем, Элла ни с кем не виделась, отказывалась принимать гостей, наотрез отказалась общаться с Джереми. Она боялась, что ее опять отправят туда, где держали взаперти в первое время после того, как… И жила совсем одна.

Но однажды в голову Элле пришла идея. Она решила перекрасить стены в запасной спальне, а для этого нанять кого-то из местных. Побеседовала с подрядчиком. Она хотела найти подходящего человека.

И нашла. Молодого, лет двадцати пяти. Поляк, никого из близких в этой стране.

— Ваш чай, прошу вас. — Элла поставила кружку на столик.

— Спасибо.

— Пейте, пейте. Хотите еще бутербродов? Или пирожков?

— Нет, спасибо вам. Я уж и так наелся до отвала. Все очень вкусно. — Юноша улыбнулся и потер живот.

— Ну и хорошо. Могу я вас кое о чем попросить? — вежливо осведомилась Элла.

Он перестал красить и опустил кисть.

— Не поможете мне протереть зеркало? Вы слегка заляпали его краской.

Юноша наклонился над стеклом и потер его пальцем, пытаясь отскрести пятно.

— Вот, любимая, это твой шанс, — сказала Элла.

Лила обнаружила, что стоит лицом к лицу с незнакомым молодым человеком. Лет двадцати пяти, не больше.

— Что это такое? — оглядывался он, совершенно ошарашенный.

Глаза у Лилы широко распахнулись.

— Я намерена задать вам вопрос, — холодно сказала она, — и у вас есть три возможности ответить «да»…

Сплетня, как и все тайное на свете, пошла гулять по окрестностям, легкая, словно перышко на ветру. От дома к дому, над одуванчиками, чертополохом и фуксиями, от скрипучих ворот, вдоль линии прибоя она добралась до деревни — сплетня про Эллу и ее нового сожителя. Поначалу думали, что слепая старуха пустила молодого квартиранта, который помогает ей по дому, поскольку внучка покинула родное гнездо и, как ни странно, ни разу там не объявилась. Деревенские были заинтригованы таинственной семейной распрей и втихомолку строили всевозможные догадки — без малейших к тому оснований, — нисколько не приближаясь к истинной сути. Откуда им было знать, что связывает двадцатипятилетнего поляка с семидесятилетней женщиной. Но он, похоже, сумел вернуть ее к жизни, а она, судя по всему, тоже придала его жизни новый смысл. Потому что они жили счастливо до самой ее кончины в огромном заброшенном доме на скале.

Какой чудесный сегодня день, сказала она. Он шел рядом и свистел, а она ему беспечно подпевала — именно эту песню они услышали вчера вечером в баре и все никак не могли забыть. Мелодия не шла у них из головы и трепыхалась, словно бабочка, пойманная в банку из-под варенья.

Он держал ее за руку. Изящная ручка тонула в его широкой ладони, из-за чего она казалась самой себе маленькой девочкой. Но она вовсе не девочка. Она — самая прекрасная женщина на свете. Он еще никогда не видел, не трогал и не нюхал такой прекрасной девушки. Именно так он ей и сказал. А она улыбнулась — этим утром он говорил ей это уже раз десять, не меньше. И что с того? С каждым разом, выслушивая необычный комплимент, она сияла все ярче. В свете солнечных лучей ее волосы блестели золотом, и ему показалось, будто рядом с ним парит настоящий ангел.

Держась за руки, они перешли Меррион-сквер. Ветерок доносил до них радостные вопли детворы с соседней игровой площадки.

Вдруг перед ее ногами упала палка. Она легонько взвизгнула, но тут же рассмеялась, потешаясь над своим детским испугом. Он тоже отпустил шуточку. Смутившись, она приклонила голову к его плечу, и он почуял аромат ее шампуня. Лилии. Какая я дурочка, сказала она. А он начал возражать: вовсе она не дурочка. Он еще никогда не видел, не трогал и не нюхал такой умной девушки. Она не стала спорить. Промчался мимо них по дорожке золотистый Лабрадор, большой и неуклюжий. Можно подумать, будто лапы у него не свои, а чужие, а на них — ботинки на пару размеров больше, чем нужно, заметила она. Он рассмеялся. Пес бросился к палке, схватил ее ненасытной пастью и побежал обратно. Обернувшись, они смотрели, как Лабрадор бежит, спеша отдать палочку своему хозяину. Спеша ему услужить. Мужчина помахал им рукой — мол, извините, что я вас напугал. Ничего, все в порядке, ответила она. И добавила: какой чудесный сегодня день, и хозяин Лабрадора согласился. Они все с ней согласились. Прогулка продолжилась. На дворе стоял конец июля, деревья застыли, усыпанные цветами, и в воздухе разносился их терпкий аромат. В носу у него защекотало — сенная лихорадка. Он еще не чихнул, а она уже протягивала ему носовой платок. Она хорошо его изучила.

Он взял платок — белоснежный, с ее инициалами, вышитыми в углу розовыми нитками. Джей-Джей. Подарок ее матери. Высморкавшись, он галантно протянул ей платок, и она рассмеялась. Вокруг ее рта нарисовались морщинки, как будто кто-то кинул камешек в пруд. Легкие, едва заметные. Прекрасные.

Он и не врач, и не ученый. Некоторые называли его психологом, но сам он так не считал. Он — человек, который когда-то любил. Вот и все. Именно любовь одарила его богатым опытом, а вовсе не то, чем он занимается и благодаря чему стал известен во всем мире.

В подвале живописного георгианского особняка на Фитцвильям-сквер скрывалось хитроумное устройство. В комнатах, несмотря на большие окна, было темно, и даже постоянно включенное отопление не могло просушить насквозь отсыревшую, ледяную мебель. Клиенты при виде его дома обычно удивлялись. Они и сами не знали, что рассчитывали увидеть, но точно не это. Некоторые из них его боготворили, но большинство недолюбливали: боялись, что он оскверняет саму натуру, саму суть человека — его разум и память. Что же вызывало споры и дебаты по всему миру? Отчего же столь многие ненавидели его, а другие обожествляли?

Все дело было в устройстве, которое все называли машиной воспоминаний. Все, кроме него. Воспоминания создает не машина, а человеческий разум, к тому же важную роль играет и сердце, но в эти тонкости он никогда не вдавался. Как только разум порождает воспоминание, машина загружает его в память, словно оно такое же правдивое, честное и незабываемое, как и настоящие воспоминания. Новые воспоминания — те, о которых люди всегда мечтали или которые забыли и хотели бы освежить. Правда, как бы они ни старались, подлинно оригинального воспоминания придумать еще никому не удалось. Разум переизобретал обновленные воспоминания — просто чтобы выжить и не сойти с ума. А машина помогала выжить своему создателю. Вернее, не помогала выжить, а поддерживала в нем жизнь. Придавала его существованию смысл — то, чего ему так сильно не хватало.