Юрий Буйда - Жунгли

- Ризеншнауцер! Ризеншнауцер! Ри-зен-шна-у-цер!..

На следующий день после похорон Лилой Фимочки обнаружился и урод Бздо. Он повесился на мерзлой голой осине. Он висел черным лицом к кладбищу. Из живота его свешивались до самой земли смерзшиеся внутренности. На его лице стыла едкая усмешка. В широко открытых глазах слезы превратились в лед.

- Господи! – заплакала горбатенькая Баба Жа. – За что нам такая память!

- А ты не вспоминай, – посоветовала Скарлатина. – Нельзя и не нужно его помнить, урода.

- Помнить-то нельзя, – сказала старушка, – а забыть невозможно.

Хватило девяти гвоздей. Девяти четырехдюймовых гвоздей. Ей хватило этих девяти гвоздей, чтобы заколотить дом. Эти гвозди валялись во дворе, в кухне – всюду. Сужилин с утра до вечера вбивал их во все, что попадалось на пути. В стены дома, в сосны, обступавшие двор, в чурбак, на котором Багата рубила курам головы. К его инвалидному креслу был приторочен брезентовый мешок, наполненный этими чертовыми гвоздями. Гвозди, молоток и фляжка с ломовым самогоном – это добро всегда было при нем. Он беспрестанно кружил по двору или разъезжал по лесу, глотал самогон, ссал в штаны и вколачивал гвозди в сосны. Стук молотка раздавался с утра до вечера. Этот звук стал таким же привычным, как шум деревьев или мычание коров. Сужилин глотал самогон, ссал в штаны и стучал молотком. Некоторые деревья — что ближе к дому — были сплошь усеяны шляпками гвоздей. На полтора метра от земли деревья были покрыты чешуей из этих шляпок. Он вытягивался и выгибался в своем кресле, тужился, багровел, пытаясь дотянуться выше, еще выше, еще. Иногда он останавливался, откидывал свалявшиеся сальные волосы с воспаленного грязного лица и смотрел на Вовку так, словно прикидывал, как бы и в нее вколотить гвоздь. В задницу или, например, в голову. Вовка боялась поворачиваться к нему спиной, когда оказывалась рядом.

Старуха Багата не одобряла поведение племянника, но помалкивала. По паспорту она была Агафьей, но откликалась только на Агату. Дети же звали ее бабушкой Агатой, Ба Агатой, Багатой. Когда-то она была экскаваторщицей у мелиораторов, а когда вышла на пенсию, занялась хозяйством и охотой, била лису и ходила на волков. Соседи называли ее щелевой старухой — такая в любую щель пролезет, чтобы добыть денег, и побаивались: Багата была сурова. Но Сужилина это не касалось: Багата на иконе пообещала умиравшей сестре никогда не обижать племянника. Она следила за тем, чтобы Вовка держала себя в чистоте. Вовка помогала старухе ухаживать за птицей и скотиной, мыла полы — ползала на четвереньках из комнаты в комнату и скребла половицы ножом, а по воскресеньям они, старуха и Вовка, усаживались на веранде, молча смотрели на лес, обступавший дом со всех сторон, и курили — старуха трубку с длинным чубуком, а Вовка — носогрейку, оставшуюся от старика, покойного мужа Багаты. Как-то Багата сказала, что у настоящей женщины должно быть десять детей, а вот ей Бог не дал ни одного. «Десять?» – удивилась Вовка. «А иначе зачем бабе жить?»

Сужилин был ветеринаром, то есть нужнейшим человеком в деревнях, где люди выживали только благодаря скотине и картошке. Вовку он встретил в малолюдном селе, где она жила у старухи Устиновой. Вовка не помнила родителей, которые назвали ее Владимирой и бросили трех лет от роду. Старухе было сорок лет, она что ни месяц приводила нового мужика, и ей было не до девчонки. «Ты животная, – говорила она Вовке презрительно. – У тебя хвост». Хвост был величиной с мизинчик, но Вовка боялась, что он еще вырастет. Когда становилось невмоготу, Вовка пряталась на чердаке с жестяной баночкой, в которой старуха хранила специи. Девочка брала на язык чуть-чуть молотого кардамона, закрывала глаза и мечтала о том дне, когда Путин издаст наконец указ о казни старухи Устиновой.

Осенью Сужилин объезжал деревни, собирая долги. Старуха Устинова была ему много должна. О чем они там ночью шушукались, Вовка не слышала. Один только раз старуха повысила голос: «Лисичку-то на воротник накинь: не козу берешь — живую девку».

Утром Сужилин позвал Вовку за занавеску, велел раздеться, приложил фонендоскоп к груди, потрогал хвостик, потом залез пальцами между ног, покивал. «Это хорошо, – пробормотал он. – А то знаю я вас, деревенских, знаю, чего вы в баньках с братьями вытворяете». «Нету у меня братьев, – сказала Вовка в нос. – И в заводе не было».

Потом они съездили в поселок, в магазин, где Сужилин купил Вовке пальто на два размера больше и туфли на каблуках. Старуха Устинова, которой Сужилин подарил двух поросят и лисичку на воротник, выпила водки, расчувствовалась и сказала на прощание Вовке: «С ним не пропадешь. Он из тебя не то что человека — Майю Плисецкую сделает».

Выехав за околицу, Сужилин остановил машину, перелез на заднее сиденье и велел Вовке раздвинуть ноги. К вечеру они приехали на Семнадцатый кордон, где их ждала Багата. Через месяц Вовке исполнилось тринадцать. Сужилин подарил ей на день рождения театральный бинокль. Бинокль оказался бесполезным: вокруг сплошной стеной стояли деревья, закрывавшие обзор.

А через месяц пьяный Сужилин попал в аварию. Машина упала в глубокий овраг, и чтобы вытащить ее, пришлось вызывать из деревни трактористов. Багата и Вовка отделались ушибами и царапинами, а Сужилин сломал позвоночник. Теперь он целыми днями разъезжал в инвалидном кресле по двору или по лесу, стучал молотком, пил самогон и ссал в штаны. Иногда он въезжал на кресле в озеро и засыпал. Старуха и Вовка с трудом вытаскивали коляску из камышей и волокли Сужилина домой, а он орал на весь лес и пытался дотянуться до Вовки.

Однажды осенью, когда старухи не было дома, Вовка взяла мешок и отправилась к озеру. Сужилин спал в камышах, уронив голову на грудь. Вовка вытащила его из кресла, засунула в мешок и отнесла в лодку. Когда она выплыла на середину озера, Сужилин вдруг очнулся и начал орать, но Вовка ударила его молотком и сбросила мешок в воду. Наверное, целый час она стояла в лодке с шестом наготове, чтобы не позволить Сужилина всплыть. Но он не всплыл.

Вечером старуха спросила о племяннике, но Вовка сказала, что не знает, где он, и знать не хочет. Что он прыщ. Что он ей надоел. Что хватит. Что если старуха еще раз спросит, где племянник, она и ее стукнет молотком. Багата поднялась в свою комнату, подперла дверь диваном и всю ночь просидела на полу с заряженным ружьем в руках. Но к утру она смирилась со смертью племянника.

Смерть Сужилина ничего не изменила в их жизни. Старуха доила корову и охотилась на лис и волков, а Вовка корячилась на огороде и мыла полы — скребла ножом, переползая на четвереньках из комнаты в комнату. По воскресеньям они сидели на веранде и курили. Старуха прихлебывала из кружки самогон, разбавленный вишневым компотом, а Вовка разглядывала в бинокль лес и дорогу, которая вела к поселку. Еще старуха учила Вовку стрелять. Вовке нравился пятизарядный охотничий «браунинг», хотя патроны для него приходилось подпиливать, чтоб ружье не заедало. С тридцати шагов она попадала в баночку из-под майонеза, а с пятидесяти — в литровую банку.