Ребекка Маккаи - Запретное чтение

Я похлопала себя по щекам, чтобы проснуться и как следует подумать, но это не помогло. Время шло, и пора было на чем-нибудь остановиться.

— Знаешь, думаю, они тебе в любом случае не поверят, что бы ты ни сказал, — вдруг поняла я. — Но если ты будешь упорно твердить про Метрополитен, и повторять одно и то же снова и снова, и ничего не менять в своем рассказе, и ни разу не обмолвишься о библиотеке, о Чикаго или о Вермонте, тогда они по крайней мере никогда не узнают правды. Просто отнесись к этому с юмором. Если даже тебя уличат во лжи, если скажут, что Метрополитен на прошлой неделе сгорел, просто смейся им в лицо и продолжай стоять на своем. Повторяй историю про музей снова, и снова, и снова. Даже если тебе будут угрожать. И в конце концов они сдадутся. Главное, не говори им ничего о том, как все было на самом деле.

— Из-за вас. Потому что тогда вас уволят.

— Да.

Я задумалась, стоит ли сказать ему, что, скорее всего, я уже не вернусь в библиотеку. Если спустя какое-то время он узнает, что я навсегда уехала из города, он может подумать, что теперь нет причин скрывать правду, или почувствует себя преданным и сделает это от злости.

— Даже если я не вернусь, все равно ничего не меняй в своей истории, — сказала я. — Меня не просто уволят, меня посадят в тюрьму. Очень-очень надолго.

Я вдруг задумалась, насколько это вообще было правдой. Так ли уж страшно было то, что произошло? Я пыталась отвезти его в дом его бабушки. Она оказалась погибшим солдатом. Тогда я отправила его домой. За такое меня, конечно, посадили бы, но вот надолго ли? Мы ведь все-таки не в России. Никто не станет увозить меня в черной машине под покровом ночи. Никто не подсыплет мне в водку яда.

Я вдруг неожиданно для себя принялась хохотать. Это был безумный смех вроде того, который пробрал вчера вечером Иэна, и сначала он посмотрел на меня с тревогой, а потом тоже начал смеяться. Несмотря на ветер, носившийся по автобусной станции, несмотря на огромный рюкзак, который Иэн прижимал к груди, чтобы согреться, мы от души хохотали — и это не был смех облегчения или смех, за которым скрывается грусть. Мы смеялись над абсурдностью нашей жизни. Так твоя бабушка — семнадцатилетний мальчишка? А тот жутковатый русский парень что, правда купил тебе билет на автобус? «Хорек-суперблеск»?

В конце концов нас отпустило, и несколько минут мы сидели молча, а потом я стала гонять Иэна по нашей легенде. («Что ты видел в Метрополитен-музее?» — «Ну, самое интересное было, конечно, в отделе древностей». — «Иэн, мы знаем, что ты говоришь неправду. Там по всему музею развешены детекторы движения». — «Боюсь, когда я там был, они не работали — наверное, сломались».) План был такой: он выходит в Ганнибале и по дороге в центр старается как можно меньше попадаться людям на глаза, а потом идет сдаваться в библиотеку. Эта мудрая мысль тоже пришла в голову Иэну, ведь беглец вряд ли станет возвращаться в то же самое место, откуда убежал. Да и вообще: куда еще прийти заплутавшему Иэну Дрейку, как не в публичную библиотеку Ганнибала? Я представила, как он ныряет в прорезь ящика возврата книг, Рокки сканирует его, и компьютер мигает тревожными буквами: «ПРОСРОЧЕНО!»

Я сказала Иэну, что звонить мне можно только в случае крайней необходимости, а, добравшись до Ганнибала, нужно вернуть телефон мистеру Андрееву. А еще лучше — выбросить, предварительно стерев из памяти мой номер.

Автобус приехал как-то невероятно быстро и теперь стоял и шумно отдувался, пыльный и будто куда-то опаздывающий. Я отдала Иэну все наличные, которые у меня оставались, чтобы он мог на остановках покупать себе еду, не обращаясь за помощью к своему жутковатому провожатому. Алексей вышел из здания автовокзала и стоял на почтительном расстоянии от нас, сложив руки на груди и глядя прямо перед собой, как сотрудник секретной службы.

— Я звоню вам, когда он сдан, — сказал он.

Иэн сосчитал деньги и убрал их в карман, после чего протянул мне руку, и я ее пожала. Я подумала, не обнять ли его. Но решила, что, пожалуй, не стоит: ему все-таки только десять. Я толкнула его в плечо на удачу, и мы весело улыбнулись друг другу — так, будто собирались встретиться через неделю или две, чтобы, смеясь, вспомнить это путешествие, а вовсе не так, будто нам уже никогда не суждено было увидеться. Настал идеальный момент сказать Иэну нечто очень важное, произнести такие слова, которые будут ему подспорьем в ближайшие десять лет.

Я так и не придумала какие.

КАК ПОПРОЩАТЬСЯ В СТИЛЕ ИЭНА ДРЕЙКА

1. Станцуйте чарльстон или что-нибудь отдаленно на него похожее.

2. Скажите: «Сайонара!»

3. Поклонитесь как гейша.

4. Спросите у своего жутковатого русского провожатого, нет ли у него гигиенической помады.

5. Дойдите до автобуса, кружась вокруг своей оси и широко раскинув руки.

6. Поднимитесь по ступенькам задом наперед, подняв глаза к небу.

Иэн и мистер Гель вместе исчезли за дверью автобуса, и я высматривала в окнах лицо Иэна, чтобы отблеск его очков каким-то непостижимым образом убедил меня, что с ним все будет в порядке. Но лицо его так и не показалось — наверное, он нашел себе место на другой стороне.

Автобус отъехал, я развернулась и быстрым шагом пошла к машине. Даже теперь, когда автобус почти скрылся из виду, мое сознание наполовину было занято мыслью, что здесь наверняка где-нибудь установлены камеры слежения. Впрочем, я надеялась, что никому никогда не придет в голову просмотреть эти пленки на предмет того, не появлялся ли здесь Иэн.

Я с минуту посидела не двигаясь на промерзшем водительском сиденье и наконец повернула ключ зажигания. Я думала, что расплачусь, но вместо этого обнаружила, что улыбаюсь. Я вдруг почувствовала себя такой свободной, что казалось, вот-вот оторвусь от сиденья и вылечу через крышу машины наружу. Это было для меня совершенно новое ощущение. Я не чувствовала себя такой свободной даже в университете, где свобода пугала меня и я не знала, что еще с ней можно делать, кроме как пить пиво. И, окончив университет, я тоже не ощущала свободы, потому что нужно было устраиваться на работу, и отказываться от родительских денег, и искать квартиру, которая была бы мне по карману. Возможно, именно так, если закрыть глаза на его вину, чувствовал себя мой отец, когда прыгал в холодную реку или спускался по трапу самолета: ни к чему и ни к кому не привязанным, бездомным и исполненным необъяснимого ликования.

Я вернулась на Черч-стрит, зашла в кафе-бутербродную и заказала чашку кофе, хотя понятия не имела, как буду за нее расплачиваться. Я думала, как провести остаток дня. Может, еще раз пройтись по книжным лавкам и посмотреть, что там есть интересного. Поприсутствовать на занятиях художественного факультета. Найти каких-нибудь отзывчивых второкурсников, склонных к авантюризму, и попроситься к ним на ночлег.