Януш Леон Вишневский - Триптих. Одиночество в Сети

Бывало, она из чувства противоречия намеренно заранее подготавливала интересующие ее «расхождения во взглядах», излагала ему, с удовольствием читала, что он может сказать по этому поводу, чтобы под конец, узнав все, что хотела, сообщить ему, что и раньше была с ним от начала до конца согласна.

«Ты самый женственный мужчина, какого я знаю», — провокационно как-то написала она ему, когда они открыли чат. И он тотчас же, как будто у него заранее был подготовлен ответ, набрал:

Меня всегда интересовало, замечаешь ли ты женственную сторону моей личности. Я ее, в отличие от большинства мужчин, ничуть не подавляю. Напротив того, я выискиваю ее в себе. И мне повезло, что делаю я это вместе с тобой. Ты даже не представляешь, как сильно ты помогаешь мне жить в согласии с женственной стороной моей психики. И я давно уже хотел поблагодарить тебя за это.

А через минуту приписал, чтобы у нее не было сомнений, что женственная сторона — это отнюдь не вся его психика:

Это мне помогает несравненно лучше понимать, что ты чувствуешь, как чувствуешь, а также когда и где чувствуешь. Такое знание для настоящего мужчины все равно что путеводитель по женской душе, а уж тем более телу. A propos [10] Кстати (фр.). А знаешь ли ты, что до сих пор ты ничего не поведала мне о своем теле? А ведь мы разговариваем уже больше трех минут.

Разве может быть что-нибудь сладостней, чем женственный настоящий мужчина, который сам напоминает тебе, что сегодня он еще не сказал, до чего ты привлекательна для него?

Ее единственно беспокоило, что он до сих пор не дал названия тому, что уже несколько месяцев существует между ними. Она ни в малейшей мере не сомневалась, что безмерно важна для него. Она чувствовала это на каждом шагу. Каждое утро ее ждал мейл от него. А в понедельник целых три. Пятничный, субботний и воскресный. Это началось после «ночи с Натальей» и уже не менялось. Никогда. Несмотря на его многочисленные поездки, мейл «на начало n-го дня с тобой» — так он это называл — ждал ее с такой же регулярностью, с какой восходит солнце или ходят поезда в Германии. Он считал каждый день. «N» каждый день оказывалось на единицу больше. Уже страшно давно она никому не была так необходима. Как-то в полдень (дело было перед самыми регулами) она ела ленч у себя за рабочим столом, в наушниках плеера звучал Вэн Моррисон, а она думала о нем и плакала. Так, ни с того ни с сего полились слезы. Неконтролируемая экзальтация.

Это было чудесно — начинать день с его писем. В понедельник они всегда были нежней, чем в другие дни. В выходные он скучал, тосковал по ней. Она это чувствовала. И с каждым уик-эндом все отчетливей. То, как он называл ее, что и каким образом описывал, что хотел узнать — все выдавало, что он скучает по ней. Кроме того, о чувствах он чаще всего говорил в понедельник. И порой так необыкновенно, что у нее, когда она читала, дыхание замирало в груди. Как в тот понедельник после уик-энда в Берлине, где он принимал участие в какой-то учебе:

Тебе даже не представить, как безумно я радуюсь, что знаю тебя и могу сказать тебе об этом.

Тебе даже не представить…

Или тогда, когда он был в Бельгии в университете Амюр и специально поехал на несколько часов в Брюссель, чтобы из вокзального интернет-кафе послать мейл, который в тот понедельник она множество раз перечитывала:

Потому что я люблю тебе писать. По множеству причин. И среди прочих потому, что хочу, чтобы ты знала, что я думаю о тебе. Побуждение достаточно эгоистическое, но у меня нет ни малейшего желания отпираться от него. А думаю я о тебе много и часто. Собственно говоря, мысли о тебе сопутствуют мне в любых ситуациях. И ты даже не представляешь, как мне с ними хорошо. А при случае я придумываю разные вещи. С которыми мне тоже, как правило, очень хорошо. Потому что я очень высоко ценю тот факт, что ты появилась в моей жизни. Правда, в последнее время мне стало трудно использовать такие слова, как «ценю». В последнее время мне часто представляется, что слова слишком малы. Потому я благодарю тебя. Благодарю тебя со всей серьезностью и с неизменным легким волнением за то, что ты есть.

И за то, что я могу быть.

А также и тогда, когда он растрогал ее письмом, которое он написал воскресной ночью в своем кабинете в Мюнхене:

Вчера я поехал на велосипеде в лес. Знаешь, о чем я всегда мечтал, когда мне казалось, что я влюблен? Я мечтал, чтобы в поцелуе ощутить вкус ягод, которые я перед этим собирал для НЕЕ в лесу. А ты любишь лес?

А ягоды?

Да, понедельники с ним — это почти то же самое, что еженедельные «валентинки».

И хотя по понедельникам его письма были полны вопросов, он никогда — в последнее время она полностью убедилась в этом — не спрашивал, что она делала во время уик-энда. И она знала почему. Для него ее муж был чем-то наподобие штампа регистрации в паспорте. Кто-то его поставил, и время от времени его где-то следует предъявлять. И значение он имеет лишь потому, что так постановил какой-то чиновник. Такой же, как, к примеру, тот, что регистрирует брак. Нет, он ни разу ей этого впрямую не говорил. Но она сумела вычитать это из его текстов. И так оно в действительности и было. Она точно знала.

Они словно сговорились не касаться темы «муж». Впрочем, и сговора-то никакого не было. При сговоре необходимо хотя бы раз побеседовать. А она с ним о муже не разговаривала. Она просто сообщила о его существовании. Одним-единственным предложением: «Мне 29 лет, я живу в Варшаве, и уже пять лет с мужчиной, который является моим мужем, у меня длинные черные волосы, а цвет глаз зависит от моего настроения».

Это было в тот самый день, когда она нашла его и обратилась к нему на ICQ. Она хотела, чтобы все было ясно с самого начала. До сих пор он мог без устали возвращаться к ее глазам, которые «благодаря зависимости их цвета от эмоций могли бы стать гениальным объектом исследований генетиков, если уж не всех, то по крайней мере одного из них — это несомненно». Мог выспрашивать в мельчайших деталях про «оттенок, волнистость, структуру пушистости, запах и вкус ее волос», подробнейше рассказывать о Варшаве, которую он помнил еще «в те времена, когда самым большим развлечением в этом городе был подъем на лифте на 32-й этаж Дворца культуры». Но ни разу он и словом не упомянул о «пяти летах с мужчиной». Этой теме он не посвятил ни единой миллисекунды их пребывания в интернете.

Поначалу она не обращала на это внимания. Описывая свою жизнь, она часто и совершенно не задумываясь использовала множественное число. Но потом по мере расширения сферы интимности в их дружбе стала испытывать некоторый внутренний дискомфорт, когда писала «мы», подразумевая себя и мужа. А в последнее время уже явственно чувствовала, что ему могут быть неприятны ее рассказы о том, что она делала вместе с мужем, даже если они всего-навсего вместе копали грядки на даче. А ей вовсе не хотелось делать ему неприятное. Ему должно быть с нею хорошо!