Эрик Сигал - Однокурсники

— Никогда?

— Да. Но правая рука у вас вполне здорова и, похоже, такой и останется. И вы сможете продолжать дирижировать — это без проблем.

Дэнни молчал.

— И знаете, я вспомнил ваши же слова, которые вы произнесли в одной из ваших телевизионных программ, — они должны вас утешить. Великие музыканты, такие как Бах, Моцарт и Бетховен, начинали свой творческий путь, давая фортепианные концерты, но сегодня их помнят лишь благодаря музыке, которую они написали. И вы направьте всю энергию, которую тратили за роялем, на сочинение музыки.

Дэнни закрыл лицо руками и зарыдал так сильно, как никогда в своей жизни.

Доктор Вайсман не знал, чем еще можно его утешить. Ведь у него не было ни малейшего представления о том, как эти слова отзовутся в душе пациента.

Неожиданно Дэнни вскочил на ноги и зашагал по кабинету. А потом закричал из бездны своего горя, обращаясь к невропатологу так, будто его диагноз был враждебным актом.

— Вы не понимаете, доктор. Я великий пианист. Я по-настоящему великий пианист.

— Я это знаю, — мягко ответил Вайсман.

— Но вы не совсем понимаете, — резко возразил Дэнни. — Дирижирую я не так великолепно. А композиции мои в лучшем случае посредственны, неоригинальны. Я же знаю себя. Ничего мне с этим не поделать.

— Мистер Росси, по-моему, вы слишком к себе суровы.

— Нет, черт меня возьми, я просто смотрю правде в глаза. Игра на фортепиано — только в этом я по-настоящему силен. И вы отнимаете у меня то единственное в мире, что я действительно могу делать хорошо.

— Прошу, поймите правильно, — сказал врач, — я у вас ничего не отнимаю. Это соматическое расстройство.

— Но чем же оно вызвано, черт побери? — неистовствовал Дэнни.

— Одной из нескольких причин. Вы могли родиться на свет с этим дефектом, который только сейчас дал о себе знать. Он мог появиться после некоторых болезней, таких как энцефалит. Также известно, что при приеме некоторых препаратов возникают подобные побочные явления…

— Каких препаратов?

— Не думаю, что это имеет к вам какое-то отношение, мистер Росси. Я внимательно изучил список ваших лекарств, который вы мне передали.

— Но я солгал вам, доктор Вайсман. Некоторые из них я не включил в этот список. Видите ли, с таким бешеным ритмом жизни я стал зависеть от различных стимуляторов, которые придавали мне сил для выступлений. Они могли стать причиной?

— Вполне возможно. Нет ли еще чего-то, о чем вы забыли упомянуть?

Дэнни издал дикий рык.

— Господи… я убью этого чертового доктора Уитни!

— Не тот ли это печально знаменитый «Доктор Хорошее Самочувствие» из Беверли-Хиллз?

— Вы что, с ним знакомы? — удивился Дэнни.

— Только заочно — знаю, какой ущерб он нанес своими «коктейлями» здоровью пациентов, которые приходят ко мне лечиться. Скажите, после приема его «витаминов» у вас были проблемы со сном?

— Да. Но он выписывал…

— Фенотиазин?

Дэнни молча кивнул.

— И как долго это продолжалось?

— Два-три года. А это могло?..

Невролог огорченно покачал головой.

— Этого человека давно следовало бы лишить лицензии. Но боюсь, у него слишком много могущественных пациентов, которые его покрывают.

— Зачем он это сделал со мной? — снова закричал Дэнни в безумном отчаянии.

Ответ доктора Вайсмана оказался несколько суровее, чем его предыдущие замечания:

— Честно говоря, я не считаю, что вы должны взваливать всю вину на этого ужасного доктора Уитни. Жизненный опыт подсказывает мне, что его клиенты хотя бы в малой степени, но понимали, на что идут. Вы же очень умный человек.

Дэниел Росси прошел двадцать кварталов к офису Харока словно во сне. Он не узнал ничего нового о том, о чем уже смутно догадывался. Задолго до того, как услышать грозное заключение, он понял, что пришла беда, и врач это подтвердил.

Но все равно это был удар, и он утратил способность что-либо чувствовать. И сейчас ему предстояло воспользоваться этим состоянием временного оцепенения, чтобы совершить тягостный акт, которого требует от него диагноз врача.

Отречение от профессии пианиста.

Как только они остались наедине, Дэнни сообщил Хароку, что пересмотрел свои взгляды на жизнь — на то, как он живет и что он успел сделать в этой жизни. И для того чтобы обрести гармонию в душе, он решил уделять больше времени написанию музыки.

В конце концов, приводил он свои доводы, кто помнит Моцарта или даже Листа как пианиста? А все, что они сочинили, останется в вечности.

— Кроме того, я в долгу перед Марией и девочками и хочу больше времени проводить дома. А то ведь не успеешь оглянуться, как они вырастут и покинут гнездо. И тогда я уже не смогу быть с ними.

Харок терпеливо слушал и не перебивал своего виртуоза. Скорее всего, он утешался мыслью о том, что многие великие исполнители прошлого предпочитали заблаговременно сойти со сцены. А потом, проведя несколько лет вдали от пьянящих аплодисментов, они возвращались и концертировали с еще большей активностью, чем прежде.

— Дэнни, я уважаю твое решение, — начал он. — Не буду делать вид, будто я сильно расстроен, — у тебя впереди еще столько прекрасного. Лишь об одном я тебя попрошу — чтобы ты выполнил свои обязательства на этот год, ведь осталось сыграть два или три концерта. Это же разумно?

Дэнни помешкал минуту. За все добро, которое сделал для него Харок, старик по меньшей мере заслуживал правды.

Однако Дэнни не смог заставить себя рассказать эту страшную правду своему импресарио.

— Прости, мне действительно очень жаль, — сказал он мягко. — Но я должен остановиться прямо сейчас. Конечно, я обязательно напишу всем оркестрам, с которыми должен был выступать, и принесу им свои извинения. Ты мог бы… — Он помолчал. — Ты мог бы придумать для меня какую-нибудь болезнь. Гепатит, например.

— Мне бы этого не хотелось, — ответил Харок. — Всю свою жизнь я старался вести дела честно, без обмана, и сейчас мне уже поздно меняться. Хорошо, я сейчас проанализирую графики концертов и посмотрю, можно ли будет поставить на эти даты кого-то из музыкантов твоего калибра.

С нескрываемой грустью на лице он принялся шуршать своими бумагами. Вдруг тихо засмеялся, обрадовавшись.

— Что там? — спросил Дэнни.

— Я нашел одного пианиста, которым заменю тебя в Амстердаме, — это юный Артур Рубинштейн, восьмидесяти восьми лет от роду!

Боясь, что более не сможет сохранять присутствие духа, Дэнни встал, чтобы уйти.

— Спасибо, мистер Харок. Спасибо за все.

— Послушай, Дэнни, надеюсь, мы с тобой не потеряемся. В любом случае я обязательно приду послушать первое исполнение твоей первой симфонии.

— Спасибо.

Он повернулся к двери.

В эту минуту старик сказал ему вслед, словно спохватившись: