Эрик Сигал - Однокурсники

Сократ проявлял твердость, но Таласса заступилась за сына:

— Наш мальчик все время работает, так старается. Позволь ему отдохнуть один вечер. Parakalo, Сократ.

— Ну ладно, — наконец-то уступил глава семьи.

Сам великий Демосфен при всем своем красноречии не смог бы подобрать лучших слов благодарности во славу великодушия какого-нибудь правителя, чем те, которые расточал своему отцу юный Тед Ламброс.

И вот в день праздника, 17 февраля, Тед Ламброс побрился, надел свежую рубашку и свой лучший твидовый пиджак (из секонд-хенда, но почти новенький) и зашагал к зданию театра «Сандерс». Он заплатил доллар, что позволяло ему не только пройти на представление, а потом пить пиво, сколько влезет, но и получить при входе лотерейный приз — от трубки из высушенного кукурузного стебля до рекламных пачек сигарет «Пэлл-Мэлл».

Deo gratias, наконец-то он один из них.

В половине девятого на сцену нервной походкой вышел чрезмерно загримированный ведущий вечера, чтобы объявить о начале представления. Его встретил шквал недовольных выкриков, приправленный немыслимыми для рафинированных студентов Гарварда ругательствами.

Первым номером программы было выступление вокальной группы «Вдовы из Уэллесли», в которую входила дюжина чопорных молоденьких певиц из соседнего женского колледжа.

Едва они начали петь, как изо всех уголков зала в них градом полетели монеты, — все это сопровождалось яростными криками: «Раздевайтесь донага!»

Конферансье посоветовал девам поскорее заканчивать выступление и убираться со сцены. Следующих участников концерта ожидала подобная же участь.

Поведение первокурсников во время представления, хотя и несколько вызывающее, показалось бы верхом любезности и приличия по сравнению с тем, что происходило потом. Основная часть этого праздника — собственно говоря, то, что и называлось «Дымарём», — еще была впереди: нужно было перейти по коридору в Мемориал-холл, куда подвезли триста столитровых бочек с пивом, чтобы первокурсники смогли утолить жажду.

Разумеется, молодые люди не были оставлены без присмотра. Здесь присутствовали четыре декана, прокторы всех общежитий, а также человек десять из университетской полиции. Копы оказались дальновиднее всех, поскольку были в дождевиках, которые в конечном счете им очень пригодились.

В мгновение ока Мем-холл — зал, где обычно проходят многие торжественные мероприятия университета, — был залит пивом по колено. Тут и там затевались драки. Прокторы пытались разнимать дерущихся, но их дубасили и толкали на мокрый пол.

Тед Ламброс стоял, наблюдая за всей этой потасовкой, и не верил своим глазам. Неужели это и есть будущие мировые лидеры?

И в ту же минуту его окликнули.

— Эй, Ламброс, — заорал кто-то, — ты даже не пьян!

Это был Кен О'Брайен, который учился с ним в одной группе по латинскому языку, он был мокрым насквозь и пьяным в стельку.

Не успел Тед ответить, как ему облили голову. Крещение пивом. Пока жидкость медленно стекала на его лучший твидовый пиджак, Тед сердито набросился на Кена и врезал ему кулаком по подбородку. Но из-за этого он потерял равновесие и упал на пол, уже превратившийся в море пива.

Это было уже слишком. И хотя О'Брайен, которого он сбил с ног, вполне дружелюбно упрашивал его продолжать драку, Тед с тоской на сердце пошлепал по морю пива прочь из Мем-холла. Не оборачиваясь.

Оркестр Гарварда−Рэдклиффа ежегодно проводит конкурс-концерт на звание лучшего солирующего музыканта среди студентов этих двух учебных заведений. Состязание проводится зимой, чтобы победитель — обычно это старшекурсник или последипломный студент — смог блеснуть на весеннем концерте оркестра.

Правда, всегда найдутся какие-нибудь ретивые юнцы, мечтающие о ранней славе. И Дону Лоуэнштайну, руководителю оркестра, приходится пускать в ход все свои дипломатические способности и убеждать их не позориться на публике.

Но этого первокурсника, тщедушного рыжего очкарика, пришедшего к нему на прием сегодня, никак не удавалось отговорить.

— Послушай, — немного снисходительно объяснял Лоуэнштайн, — наши солисты — это в основном те, кто намеревается идти в профессионалы. Я уверен, ты был звездой в своей школе, но…

— Я уже профессионал, — перебил его Дэнни Росси, выпуск 1958 года.

— Ладно-ладно, ты только не кипятись. Просто требования для участия в этом конкурсе невероятно высокие.

— Я знаю, — ответил Дэнни. — Если я вам не подойду, это будут уже мои проблемы.

— Давай выясним это прямо сейчас. Пойдем спустимся в зал, и я тебя послушаю.

Примерно час спустя Дональд Лоуэнштайн вернулся к себе в состоянии, близком к потрясению. Сьюзи Водсворт, его заместитель, была в их общем кабинете — она с интересом посмотрела на Дона, когда тот вошел и плюхнулся в кресло рядом со своим письменным столом.

— Сьюзи, я только что слышал игру победителя конкурса этого года. И знаешь, этот первокурсник Росси — гений.

В эту минуту вошел тот, о ком они говорили.

— Спасибо, что уделили мне время, — сказал Дэнни. — Надеюсь, теперь вы сочтете меня достойным участия в вашем конкурсе.

— Привет, — произнесла девушка из Рэдклиффа, проявляя инициативу. — Я Сьюзи Водсворт, замруководителя оркестра.

— Э-э, м-м, приятно познакомиться.

Он надеялся, что она не заметила, как он глазеет на нее из-за очков.

— Думаю, здорово, что в этом году в нашем конкурсе будет участвовать первокурсник, — сияя, добавила она.

— Ну, — застенчиво произнес Дэнни, — может, я наконец перестану обольщаться на свой счет.

— Сомневаюсь, — еще более ослепительно улыбнулась Сьюзи. — Дон сказал мне, ты очень хорош.

— О! Надеюсь, он сказал так не просто из вежливости. Внезапно наступила неловкая пауза. И за эти считанные секунды Дэнни решился сделать над собой героическое усилие и произвести впечатление на это симпатичное создание.

Конечно, он провалится, как всегда. Но зато потом сможет смело сказать себе, что закон больших чисел должен быть на его стороне.

— Мм, Сьюзи, а тебе хотелось бы послушать, как я играю?

— Очень, — ответила она с энтузиазмом и, взяв Дэнни за руку, повела его из кабинета искать свободный класс с инструментом.

Он сыграл Баха, а затем — искрометного Рахманинова. Вдохновленный тем, что рядом женщина, он демонстрировал еще более впечатляющую технику, чем прежде, но ни разу не взглянул на нее, чтобы не сбиться.

Но он все равно ощущал ее присутствие. О, и еще как ощущал!

Наконец Дэнни поднял голову. Она склонилась над роялем, глубокий вырез ее блузки открывал перед ним вид, весьма интересный с эстетической точки зрения.

— Ну как, хотя бы немного получается? — спросил он, переводя дыхание.