Эрик Сигал - Однокурсники

— Трудно было выбрать, парни? — спросил он.

— Не совсем, — сказал Уиг. — У нас была еще парочка вариантов, но «ПЦ» показался самым привлекательным.

— Да, — произнес Джейсон. — Должно быть, приятно, когда вас хотят.

— Тебе лучше знать, — сострил Ньюол. — Все крали в Клиффе сохнут по тебе, фотокарточки коллекционируют.

Джейсон не улыбнулся.

— Наверное, они не знают, что я — прокаженный.

— О чем это ты говоришь, Гилберт, черт бы тебя побрал? — спросил Эндрю.

— Я говорю о том, что почти все ребята, кого я знаю, получили хотя бы по одному приглашению вступить в какой-нибудь клуб, ко мне же никто не обратился с предложением, даже скромнейший «Бат-клуб». Никогда не чувствовал себя таким кретином.

— Да брось ты, Джейсон, — сказал Ньюол утешительно. — Все эти «Файнал-клубы» — такая хренотень.

— Не сомневаюсь, — ответил он. — То-то вы, ребятки, так и светитесь от счастья, что вас туда приняли. Я тут подумал: поскольку мозги у вас настроены на клубный лад, может, подскажете мне, чем именно я так не угодил всем.

Ньюол, Уиг и Эндрю неловко переглянулись, гадая, кто из них возьмется объяснить Джейсону то, что им всем казалось очевидным. Эндрю понял: у его соседей не получится это сделать. А потому он попытался привести не слишком положительные примеры из жизни Гарварда.

— Знаешь, Джейсон, — начал он издалека, — кто те ребята, которых в основном зовут в клубы? Это все преппи из частных школ Святого Павла, Святого Марка, Гротона. Что-то вроде кирпичей из одной кладки. Ну, ты знаешь — рыбак рыбака видит издалека, птицы одного полета и так далее. Понимаешь, о чем это я?

— Как не понять, — иронически сказал Гилберт. — Просто я ходил не в ту школу, да?

— Ну да, — сразу же подхватил Уиг. — Прямо в точку.

На что Джейсон ответил:

— Туфта все это.

В комнате повисла мертвая тишина. Наконец Ньюол разозлился, что Джейсон портит им хорошее настроение.

— Скажи, Христа ради, Гилберт, с какой стати «Файнал-клубы» должны брать евреев? То есть разве в обществе «Гилель» ждут, например, меня?

— Но это же религиозная организация, черт возьми! Они и меня там не ждут. То есть я даже не…

Он замолчал, не договорив. На мгновение Эндрю показалось, что Джейсон чуть было не сказал: «Я даже не еврей». Но это же абсурд. Неужели кто-нибудь из негров стал бы утверждать, что он не чернокожий?

— Послушай, Ньюол, — Уиглсворт повысил голос, — этот парень — наш приятель. И не надо его доставать, когда он и так не в себе.

— Да я спокоен, — сказал Джейсон с тихим бешенством. — Скажем просто — меня просветили, правда, чуть неловко. Ладно. Спокойной ночи, пташки, простите, что помешал вашему высокому полету.

Он повернулся и вышел из комнаты.

После такого требовалось дернуть еще немного виски — под философски глубокомысленные замечания Майкла Уиглсворта.

— Зачем такому приятному парню, как Джейсон, зацикливаться на своем происхождении? Я хочу сказать — нет ничего плохого в том, что ты еврей. Если, конечно, тебя не волнуют такие глупости, как «Файнал-клубы».

— Или ты не хочешь стать президентом Соединенных Штатов, — добавил Эндрю.

16 ноября 1955 года

Дорогой папа!

Я не попал ни в один из «Файнал-клубов». Знаю, по большому счету это не важно, и мне действительно все равно — подумаешь, ну будет на одно место меньше, куда можно сходить, чтобы выпить.

И все-таки вот что меня действительно беспокоит: мою кандидатуру даже не рассматривали. А главное — почему.

Когда я, набравшись духу, попросил своих друзей (по крайней мере, я считал их своими друзьями) разъяснить ситуацию, они не стали вилять. Они сказали напрямик, что в «Файнал-клубы» никогда не принимают евреев. Впрочем, они выразили эту мысль в такой изящной форме, что это вовсе не прозвучало как предубеждение.

Папа, такое происходит уже во второй раз, когда меня не взяли куда-то только из-за того, что посчитали евреем.

Как же это согласуется с тем, что ты всегда говорил: мы «такие же, как все американцы»? Я верил тебе — и все еще хочу верить. Но почему-то окружающий мир не разделяет твоего мнения.

Вероятно, если человек — еврей, он не может просто снять с себя это, как одежду. Может, отсюда — все наши предубеждения и никакой гордости.

Здесь, в Гарварде, есть много действительно талантливых людей, которые считают, будто быть евреем — это особая честь. Это меня тоже смущает. Ибо сейчас я совсем не знаю, что же все-таки значит — быть евреем. Знаю только, что многие люди считают меня им.

Папа, я совершенно сбит с толку и обращаюсь за помощью к человеку, которого уважаю больше всех на свете. Мне очень важно раскрыть для себя эту тайну.

Ведь пока я не пойму, кем являюсь, я никогда не узнаю, кто же я на самом деле.

Твой любящий сын,

Джейсон.

Его отец не стал отвечать на тревожное письмо сына. Вместо этого он отменил на один день все дела и сел на поезд, направлявшийся прямо в Бостон.

Когда Джейсон выходил из раздевалки после тренировки по сквошу, он едва поверил своим глазам.

— Пап, что ты здесь делаешь?

— Знаешь, сынок, давай отправимся в «Дерджин-парк» и возьмем себе по отличному стейку.

В каком-то смысле сам выбор места говорил о многом. Ведь в этом всемирно известном мясном ресторане недалеко от бостонской скотобойни нет ни кабинок, ни укромных уголков. Со снобизмом, вывернутым наизнанку, здесь и банкиров, и водителей автобусов усаживают за один и тот же длинный стол, накрытый скатертью в клеточку. Некий вариант насильственного уравнивания различных отрядов плотоядных.

Возможно, Гилберт-старший искренне не понимал, что в подобном месте невозможно будет пообщаться по душам. Возможно, он выбрал это место просто из-за атавистической потребности покровительствовать сыну. Накормить своего мальчика, чтобы хоть как-то заглушить ту боль, которую он испытывает.

Во всяком случае, среди звона массивных тарелок и криков из открытой кухни Джейсон вдруг понял одну вещь: папа здесь, рядом с ним, чтобы поддержать его. И всегда будет.

Жизнь полна разочарований. И единственный способ справляться с мелкими неудачами — держать удар и становиться сильнее.

— Однажды, Джейсон, — сказал ему отец, — когда ты станешь сенатором, те ребята, которые отвергли тебя, обязательно пожалеют об этом, и очень сильно. И поверь мне, сынок, этот неприятный случай — эй, да мне ведь тоже обидно за тебя — покажется такой ерундой.

Джейсон проводил отца на Южный вокзал к ночному поезду. Перед тем как сесть в вагон, Гилберт-старший потрепал Джейсона по плечу и сказал:

— Нет никого на свете, кого бы я любил больше тебя, сынок. Всегда помни об этом.

Назад к станции метро Джейсон шел с незнакомым чувством опустошенности.