Марианна Гончарова - Землетрясение в отдельно взятом дворе (сборник)

— Вы уверены? — осторожно спросила я.

— Ну да! Наш сосед вон животом маялся. Был у нее вчера…

— Ну и как?

— Просветлился.

— А живот?

— Болит, — вздохнул сосед, — зато в глазах свет. И надежа. О как!

— А третий глаз?

— Не видел, не скажу… — Сосед погрустнел и замолчал.

К матери Федосии я вошла часов через шесть.

Она оказалась еще огромнее, чем на фотографии. Подперев рыхлое лицо рукой, устало сидела она у стола, на котором были выставлены разные плошки, банки, сухие букетики и стопка фотографий самой Федосии, той самой, что на объявлениях. В углу маялся от скуки молодой человек неясного предназначения.

— Гроши давайтэ, — не ответив на мое приветствие, равнодушно сказал юноша томный, протягивая коробку из-под обуви.

— А сколько? — растерянно спросила я у Федосии.

Федосия помолчала, оглядывая оценивающе мой свитерок, и величественно произнесла:

— А сколько дашь. Бо я лично… — Федосия для убедительности бережно уложила ладонь на необъятный бюст… — От лично я, — еще раз подчеркнула она свою причастность к откровению, — з презрением отношуся до этой суеты. Поняла? — И, обернувшись к своему мачо, повелительно и раздраженно велела: — Иды, Орест! Шо ты сыдышь отут!

Орест зевнул, лениво поднялся, выудил из коробки энную сумму денег под строгим взглядом хозяйки и медленно скрылся за дверью.

— Ну, — потирая руки, спросила Федосия, — будем чакры смотреть сначала чи хочешь сразу исцелятыся?

— Исцелиться, — неуверенно предложила я.

— Ну, тада ложись, — велела Федосия, махнув рукой на топчан, и начала выделывать руками то ли гимнастику, то ли массаж. Она терла одну руку о другую, вертела ими в разные стороны, крутила руки в кистях, сопела, кряхтела, постанывала — и все буквально перед моим носом.

После физзарядки спасительница неясно и мелко перекрестилась на икону Божьей Матери, установленной в углу, и грозно скороговоркой приказала:

— Гос-с-пди, баслави. — И добормотала машинально: — На усп-др-рс-тен-я!

У Богородицы на иконе, надо сказать, был растерянный и тревожный взгляд. По-моему, сегодня она занималась только Федосией и ей это порядком надоело.

Отправив все положенные по ее сценарию ритуалы, Федосия нависла надо мной, как коршун в платке, водя руками, как будто мыла невидимое окно, и зловещим шепотом пообещала:

— А сейчас на тебя накотит блаженствие! Будет жарко. Или холодно.

«Блаженствие» не катило, не накатывало. Но меня трясло. От смеха. Федосия явно думала, что от «блаженствия». Ее понесло без предварительного анонса:

— Ты, дорогенька, работаешь…э… З бумагами?

— Да… — Ну ясно, что не на стройке.

— Ага! Учителька? Бухальтер?

— Ну, собственно… — неопределенно замычала я.

— Ага! Ты бухальтер. И одинока-йя-а!!! — завыла Федосия, убедившись в отсутствии обручального кольца на моем безымянном пальце. — Порча. Будем знимать. А сейчас — чакры, — объявила целительница.

Она принялась обмерять меня пальцами, мурлыкая что-то себе под нос, как наш портной дядя Миша, когда снимает с меня мерки.

— Сердце, суставы болять?

— Нет.

— Ага. Тада кашляешь часто.

— Нет.

— Нет? Угу. — Федосия начала мять мой живот.

— Желудок, печень болит?

— Нет.

Федосия перешла ниже.

— Венерическими заболеваниями болела?

— Нет, — возмутилась я.

— Тай шо? — Федосия закатила глаза, предаваясь каким-то своим личным воспоминаниям. — Всякэ в жизни бувае. Ага. А туберкулезом?

— Нет!

— А Боткина?

— Нет!!

— А почки?

— Не-ет!!!

— А что ж в тебя тада болит?! — Федосия встала недоуменно — такого здорового больного в ее практике еще не было.

— Э… Голова… Иногда…

— А! — обрадовалась. — Ага. От я ж так и вижу! Значит, так. Шо я тебе скажу! Тока ты не волнуйся щас. В тебя, женщина, больная голова! Шото в тебя з головой! Шоб ты знала, — торжественно объявила Федосия. — Наверно, порча. Точно. Порча. Будем знимать. И шоб голова не болела, и шоб замуж выйшла.

Федосия замотала руками над моей головой, а меня снова стало трясти. Федосия опять неправильно диагностировала мои конвульсии, решив, что это слезы.

— Тихо, женщина. Не бойся. Мы эту твою хворобу враз вылечим. Враз. Слухай, от заряжена вода, по двадцать гривен литр. Будешь пить вечером по столовой ложке. А это моя хвотография, тоже заряжена з космосу, тоже двадцать гривен, будешь до головы прикладать. Як рукой знимет. И будем открывать третий глаз. За это дополнительно сто гривен.

— Ой, не надо третий глаз! — взвизгнула я и соскочила с топчана. — Я и так все вижу. Не надо.

И направилась к выходу.

— А воду брать будешь?

— Нет, пожалуй.

— А хвотографию?

Я замялась, представив на секунду, как в пять утра звонит Загаевский, а я расслабленно лежу с Федосииной рожей на башке, типа чищу чакры.

— Нет. Мне и так все ясно.

Лицо Федосии потемнело. Интуиция у нее была, не спорю — профессиональная мошенница, что и говорить.

— Ты смотри мине! — пригрозила она. — Если погано про меня где-нибудь скажешь, то я тебе враз! Как порчу с тебя сняла, так обратно наведу. Поняла?! Я ж про тебя все-о знаю!

— И я про вас теперь все знаю, — попрощалась я.

Я вышла из Дома культуры железнодорожников темным вечером с дикой головной болью. То ли потому, что не ела целый день, то ли Федосиина порча меня догнала. Позвонила из автомата Загаевскому.

— Загаевский!

— О! Давай, — поздоровался Загаевский. — Была у Федосии?

— Была… Загаевский, — взмолилась я, — можно я лучше напишу материал по национальной самоидентификации?

— Не морочь голову. Ты материал о Федосии вези давай.

— Я не написала, — призналась я, добавив: — И не буду.

— Почему?! — возмутился Загаевский.

— Почему-почему… — Я вдруг вспомнила растерянное лицо на иконе в Федосиином кабинете. — Почему-почему… — И, прежде чем опустить трубку на рычаг, добавила: — Богородица не велит!

— Вовчик! Вовчик!!! — орала в телефон жена командира погранзаставы майора Чепухни. — Вовчик! А ты говорил, не покупай лотерею, не покупай! А я купила! Десять штук! Отак! И выиграла! Я выиграла мотоцикл!!! Отак! С коляской! Беру день-га-ми! Так, все! Едем на море.

— Какая лотерея, какой мотоцикл, какое море, Тося, и вообще, кто меня летом отпустит?

— А ты подумай, а ты подсуетись!.. Сколько можно в отпуск в феврале?

— А границу кто будет охранять?

— А чего ее охранять?! Она ж на замке!.. Ладно, ты уж как-нибудь постарайся…

Мы живем почти на границе трех государств. Если забраться на чердак нашего дома, подставить к слуховому окошку стул, забраться на него, встать на цыпочки, высунуться в окно, вытянуть шею вправо, а еще лучше взять бинокль, то легко можно увидеть яркие сочные луга Румынии, где чабаны пасут овец, кодры и сады Молдовы, откуда жизнерадостные и очень музыкальные граждане своей страны воруют яблоки и виноград. Поэтому жизнь пограничных застав у нас, жителей небольшого старинного городка, как на ладони.